ЧЕХОВ ЗА ПИСЬМЕННЫМ СТОЛОМ

«Самое главное место занимал в этот «оседлый» московский период в его обиходе - письменный стол», - так образно определил значение литературной работы в кудринские годы жизни Чехова писатель И. Л. Леонтьев-Щеглов.

Это время названо «оседлым», так как впервые после скитаний по московским квартирам Антон Павлович надолго поселился в доме Корнеева.

Прежде Чехову приходилось работать в самых неблагоприятных условиях. Вплоть до переезда на Якиманку у Антона Павловича не было даже отдельной комнаты для работы. «Пишу при самых гнусных условиях, - жаловался Антон Павлович в 1883 г. - ...в соседней комнате кричит детеныш приехавшего погостить родича, в другой комнате отец читает матери вслух «Запечатленного ангела»... Кто-то завел [музыкальную] шкатулку, и я слышу «Елену Прекрасную»... Для пишущего человека гнусней этой обстановки и придумать трудно что-либо другое».

А. П. Чехов. Фотография. 1889 г

В кудринском доме кабинет и спальня Чехова были изолированы от остальной части квартиры, что было важно для сосредоточенной работы писателя. Интересно, что рабочий стол Чехова находится не возле окон, поближе к свету, как можно было ожидать, а у глухой стены, справа от входа в кабинет. Конечно, он поставлен сюда не случайно. У низких окон первого этажа, мимо которых то и дело проходили люди, работать было бы неспокойно, особенно летом, когда окна открыты.

Письменный стол Чехова - простой, окрашенный черной масляной краской. Стол не загроможден ненужными вещами. Здесь только то, что необходимо для работы: чернильный прибор с бронзовой лошадкой, костяной нож для разрезания книг, типичная для того времени лампа с жестяным зеленым абажуром-козырьком и подсвечники в виде драконов (Чехов любил писать при свечах).

Умение работать в шумной обстановке осталось у Чехова и после переезда на Садовую-Кудринскую. Это подмечали его друзья и знакомые. Артист П. М. Свобо-дин писал: «Вот Шиллер, работая, любил класть возле себя и в стол гнилые яблоки, а Вам непременно нужно, чтобы наверху пели и шумели, а за спиной мазал бы Мишель [младший брат Чехова Михаил Павлович] изразцы печки в помпейско-кудринском стиле и чтобы не менее гнилых яблок воняло в комнате мишелевой краской».

Даже присутствие постороннего человека в кабинете не мешало Чехову сосредоточенно работать. «Не раз я спешил уйти, застав его за работой, но уйти не удавалось никогда: «Посидите. Я скоро кончу. Потолкуем», говорил он, - вспоминает А. С. Лазарев-Грузинский. - В кабинете открытые полки с книгами тянулись до самого потолка; возьмешь одну из книг и уйдешь с головой в чтение, а Чехов у письменного стола уходит с головой в письмо».

Поразительное умение Чехова переходить от других дел к литературной работе является результатом огромной творческой сосредоточенности. Писателю не нужно было искусственно, нарочито вызывать рабочее состояние, оно всегда жило в нем.

Малоизвестное свидетельство А. С. Лазарева-Грузинского, относящееся к 1887 г., позволяет нам представить писателя за работой. «Я читаю и время от времени взглядываю на Чехова. Он пишет очень медленно, без черновика и без помарок; перед тем как написать пять-десять строк, он долго думает, иногда зажав коленями свои руки и наклонясь над столом, иногда откинувшись на спинку старенького кресла. Обдумав фразу, он берет перо и переносит ее на бумагу, и к очень мелким, но четким строчкам прибавляет еще несколько строк... Время от времени Чехов откладывает в сторону маленький листок писчей бумаги и принимается за другой, новый».

Кабинет А. П. Чехова. Рисунок С. М. Чехова. 1956 г

Конечно, так набело Чехов писал только лишь небольшие рассказы. Со свойственным ему умением облекать отвлеченные понятия в образную форму Антон Павлович говорил: «Надо, чтобы каждая фраза, прежде чем лечь на бумагу, пролежала в мозгу два дня и обмаслилась».

Одному из современников Чехова, Н. Ежову, посчастливилось увидеть писателя в волнующий момент творчества, обычно не доступный постороннему взгляду.

«Однажды, собравшись к автору только что выпущенной книги «В сумерках», я подошел к его квартире. Чехов тогда жил н-а Кудринской-Садовой... и окна его кабинета выходили... на двор. Я заглянул в окошко и остановился.

Чехов сидел один за освещенным столом и что-то быстро-быстро писал. Перо так и бегало по бумаге... Я долго глядел на него. Красивые волосы волнами падали ему на лоб; он положил перо, задумался и вдруг улыбнулся. Эта улыбка была особая... не юмористическая, а нежная и мягкая. И я понял, что это была улыбка счастья, - беллетрист, творя, йабрел на удачный тип, образ, фразу, и это доставило ему те радостные переживания, которые только пишущим понятны... Я не захотел своим появлением мешать работе талантливого писателя. Я медленно отправился домой...»

Поражала легкость, с которой писатель создавал свои произведения. Казалось, он не испытывал обычного «сопротивления материала». Богатая способность воображения, без которой не может быть подлинного художника, была присуща Чехову.

«Знаете, как я пишу свои маленькие рассказы? -спросил однажды Антон Павлович у Короленко. - Вот. - Он оглянул стол, взял в руки первую попавшуюся на глаза вещь, - это оказалась пепельница, - поставил ее передо мной и сказал:

- Хотите - завтра будет рассказ... Заглавие «Пепельница». И глаза его засветились весельем. Казалось, над пепельницей начинают уже роиться какие-то неопределенные образы, положения, приключения, еще не нашедшие своих форм, но уже с готовым юмористическим настроением...

Образы теснились к нему веселой и легкой гурьбой... Они наполняли уютную квартирку и, казалось, приходили в гости зараз ко всей семье».

Конечно, у Антона Павловича, как, вероятно, и у всякого художника, бывали моменты творческого застоя. Случалось, что после многодневной непрерывной работы писатель был вынужден бросить перо и некоторое время ничего не делать. Иногда у обычно общительного Чехова была потребность сосредоточиться, побыть наедине с собой, предаться размышлениям.

В письмах Чехова второй половины 1880-х годов встречаются такие признания:

«Я разленился, посоловел и опять впадаю в хандру. Не работаю. Сижу по целым дням на кресле и гляжу в потолок. Впрочем, есть [медицинская] практика».

«На дворе идет дождь, в комнате у меня сумеречно, на душе грустно...»

«Не работаю, а читаю или шагаю из угла в угол».

Обдумывая что-нибудь или беседуя с близкими людьми, Чехов любил шагать по кабинету.

Лев Николаевич Толстой говорил, что никогда не работает по ночам, так как это отрицательно сказывается на качестве его литературного труда. При этом Л. Толстой образно пояснял, что в писателе во время работы всегда должно быть двое - один пишет, другой критикует, ночью же критик отсутствует. Чехов также не любил ночной работы, понимая, как писатель и врач, всю ее неполноценность. Антон Павлович утверждал: «Проводить ночи в работе... так же вредно, как кутить по ночам». Все же творческая деятельность Чехова зачастую не угасала даже ночью. Когда в сознании писателя возникали новые образы, которыми хотелось немедленно поделиться, Антон Павлович стучал в стену смежной комнаты брата и подолгу беседовал с ним в ночной тишине.

Наступало утро. Начинался новый день. В 9 часов Чехов садился за письменный стол и опять погружался в трудную и радостную творческую работу.

В творческой лаборатории писателя большое место занимают записные книжки. Всем читателям Чехова хорошо известны его записные книжки 1890-х годов. Они содержат много интереснейших набросков фабул, портретов, диалогов, заглавий, много глубоких мыслей. Эти записные книжки являются ценнейшим источником для исследования писательского мастерства Чехова.

В кудринскис годы Антон Павлович также хорошо понимал значение записных книжек.

«Сидя в кабинете корнеевского дома, - рассказывает А. С. Лазарев-Грузинский, - я спросил у Чехова о тонкой тетрадке: «Что это?» Чехов ответил: «Записная книжка. Заведите себе такую же. Если интересно, можете просмотреть».

Это был прообраз записных книжек Чехова, позже появившихся в печати; книжечка была крайне миниатюрных размеров, помнится, самодельная, из писчей бумаги; в ней очень мелким почерком были записаны темы, остроумные мысли, афоризмы, приходившие Чехову в голову. Одну заметку об особенном лае рыжих собак - «все рыжие собаки лают тенором» - я вскоре встретил в последних страницах «Степи».

К сожалению, то, что хранилось в этой своеобразной творческой кладовой, не дошло до нас. Не любивший хранить черновиков, Чехов, по-видимому, уничтожил записные книжки 80-х годов.

В садово-кудринский период Чехов уже был далеко не начинающим - писателем. В юмористических журналах и газетах было напечатано огромное количество рассказов и миниатюр, среди которых был ряд подлинных шедевров. В 1884 г. появился сборник произведений Чехова «Сказки Мельпомены». В июне 1886 г., всего за три месяца до переезда в дом Корнеева, вышел в свет сборник «Пестрые рассказы» - своего рода итог творчества писателя первой половины 80-х годов.

Несколько десятков рассказов, вошедших в сборник «Пестрые рассказы», широко и многообразно раскрыли дарование молодого новеллиста. Здесь, например, такие произведения, как «Хамелеон», «Толстый и тонкий», «Смерть чиновника», «Горе», «Тоска», «Мертвое тело», «Егерь», «Устрицы», «Пересолил», «Детвора», «Шведская спичка».

Превосходная характеристика «Пестрых рассказов» была дана В. Г. Короленко: «Вся книга... сверкала юмором, весельем, часто неподдельным остроумием и необыкновенной сжатостью и силой изображения. А нотки задумчивости, лиризма и особенной, только Чехову свойственной печали, уже прокрадывавшиеся где-то сквозь яркую смешливость, - еще более оттеняли молодое веселье этих действительно «пестрых» рассказов».

Весной 1886 г. Антон Павлович получил знаменитое письмо Д. В. Григоровича, сыгравшее значительную роль в повышении творческого самосознания Чехова. Современник В. Г. Белинского и Н. А. Добролюбова, автор прославленных повестей «Деревня» и «Антон Горемыка», еще в 40-х годах XIX века смело выступивший в защиту закрепощенного крестьянства, Григорович был для Чехова олицетворением лучших, демократических традиций русской литературы. Старый писатель сумел разглядеть в 26-летнем авторе маленьких рассказов большие творческие возможности.

. В. Григорович. Фотография, подаренная А. П. Чехову в 1886 г

«У Вас настоящий талант, - талант, выдвигающий Вас далеко из круга литераторов нового поколения... - писал Григорович Чехову. - Вы, я уверен, призваны к тому, чтобы написать несколько превосходных истинно художественных произведений. Вы совершите великий нравственный грех, если не оправдаете таких ожиданий. Для этого вот что нужно: уважение к таланту, который дается так редко. Бросьте срочную работу... Поберегите Ваши впечатления для труда обдуманного, отделанного, писашгого не в один присест, но писанного в счастливые часы внутреннего настроения».

Письмо Григоровича потрясло Чехова, который впервые услышал авторитетную, искреннюю, полную доброжелательства оценку своего творчества. А личное знакомство, состоявшееся вскоре в Петербурге, еще более укрепило взаимную симпатию писателей.

На столе Антона Павловича - фотография в старинной рамочке под толстым полированным стеклом. На фотографии - пожилой человек с бакенбардами и свободно повязанным артистическим галстуком-бантом. Внизу надпись: «От старого писателя на память молодому таланту». Фотография была постоянно перед глазами Чехова, когда он работал. Старший брат Чехова Александр Павлович сообщал ему: Григорович «умилился, когда узнал, что ты держишь его портрет на своем столе».

За письменным столом в доме на Садовой-Кудринской Чеховым было создано около 100 произведений самых разнообразных жанров. Антон Павлович шутил: «Кроме романа, стихов и доносов, я все перепробовал. Писал и повести, и рассказы, и водевили, и передовые, и юмористику... Оборвавшись на повести, я могу приняться за рассказы; если последние плохи, могу ухватиться за водевиль и этак без конца, до самой дохлой смерти».

Для кудринских лет Чехова характерен необычайный творческий подъем. Это бросалось в глаза всем, кто встречался тогда с писателем. «То была пора творческого половодья, когда река вдохновения выступала из берегов и несла смелого пловца, минуя мели и пороги», - вспоминает И. Л. Леонтьев-Щеглов.

Поражает стремительность творческого роста Чехова. Точно молодой орел, он расправил свои крылья и отправился в полет, стремясь все к новым и новым высотам. Это ощущаешь, читая одно за другим произведения, созданные Антоном Павловичем в кудринском доме. Чехов вошел сюда молодым, подающим надежды писателем, а оставил его зрелым художником, признанным передовыми русскими читателями.

Во второй половине 80-х годов Чехов созревает как писатель-реалист. Именно в это время Антон Павлович дает замечательную формулу, освещающую все его творчество: «Художественная литература потому и называется художественной, что рисует жизнь такою, какова она есть на самом деле. Ее назначение - правда безусловная и честная... Литератор не кондитер, не косметик, не увеселитель; он человек обязанный, законтрактованный сознанием своего долга и совестью».

Таково творческое «кредо» писателя, убежденного поборника правды. И замечательно, что это свое основное требование к произведениям литературы Чехов связывает с личностью писателя, с внутренним голосом его совести, с его общественным, нравственным долгом. Художник и человек для Чехова всегда едины.

Кабинет А. П. Чехова. Рисунок С. М. Чехова. 1956 г

С точки зрения правды оценивал Чехов все большие и малые явления литературы. Показательны в этом смысле слова писателя в письме к брату Александру Павловичу: «Отделывай и не выпускай в печать... прежде чем не увидишь, что твои люди живые и что ты не лжешь против действительности». Чехов требует от писателя глубокого знания жизни, потому что, по его определению, «где нет знания, там нет и смелости».

В произведениях второй половины 80-х годов читатель ощущает всю силу и своеобразие чеховского реализма. Поражает бесконечное богатство, многокрасочность и полнозвучие жизни в изображении писателя, рассказывающего о людях самых различных социальных слоев. Молодому Чехову доступно изображение мирового ученого и незаметного канцеляриста. Ему одинаково близок человек, стоящий на высших ступенях интеллектуальной жизни, и неграмотный пастух. Он проникает в сознание женщины, готовящейся стать матерью, и передает восприятие мира трехлетним ребенком.

В творчестве Чехова 1886-1890 гг. количественно преобладает столь излюбленный писателем жанр рассказа. Мастерство новеллиста поднимается теперь на новую высоту. Значительно расширяется тематический диапазон, углубляется и совершенствуется реалистическое изображение жизни. Наряду с юмористическим рассказом получает совершенную форму новаторский жанр чеховской лирической новеллы, несущий большую социальную тему.

В начале своей литературной деятельности Чехов отдал обильную дань смешному рассказу, бытовой сценке, анекдоту. В ряде произведений тех лет писатель высоко поднялся над уровнем юмористических журналов и газет, где он печатался и выступил, как смелый обличитель самодержавной России с ее полицейским произволом, властью чиновничества и «табелью о рангах».

В 1886-1887 гг. Антон Павлович продолжает сотрудничать в газетах и в юмористическом журнале «Осколки». В это время были напечатаны такие удивительные по комизму рассказы, как «Месть», «Оратор», «Произведение искусства», «Неосторожность», «Беззаконие», «Драма» и еще многие другие. За всем смешным, о чем повествует Чехов, вдумчивый читатель видит страшную скудость и духоту мещанской жизни.

В 1887-1889 гг. Чехов печатает под одинаковым заглавием «Обыватели» два различных по содержанию рассказа (Второй рассказ позднее, в 90-х голах, вошел в состав рассказа «Учитель словесности»). Действующие лица рассказов - тупой, малограмотный лавочник, отставной военный, городской архитектор, учитель гимназии, его юная невеста. При всем различии этих персонажей в них есть нечто общее - эгоизм, самодовольство, пошлость.

Книга А. П. Чехова, подаренная П. И. Чайковскому с надписью автора

В понятии Чехова пошлость - это стремление поставить интересы своего маленького «я» в центре мира, равнодушие ко всему, что выходит за пределы личной выгоды, ограниченность, самодовольство, ложь. Далеко не всегда, особенно на первый взгляд, пошлость выглядит отвратительной. Часто она прячется за внешней утонченностью, интеллигентностью - и тем она страшнее! Чехов боролся с пошлостью, потому что она разрушает самое ценное в мире - человека, стоит на его пути к полной, творческой жизни. Борьба с пошлостью пронизывает все творчество писателя.

Пошлый человек всегда хочет побольше взять у других и поменьше им дать, ему органически чужд и враждебен труд на благо людей, который являлся смыслом жизни Чехова. Писатель осуждает все формы социального паразитизма. В этом смысле характерны рассказы «Пьяные» (1887 г.) и «Княгиня» (1889 г.). В первом из них, показывая несколько часов жизни богатого фабриканта Фролова, Чехов заставляет нас почувствовать всю бессмысленность его существования. В рассказе «Княгиня» писатель рисует пустоту и лицемерие представительницы знатного княжеского рода. «Нехорошая... бесстыдная жизнь», - говорит о самом себе Фролов, и эти слова могут быть отнесены ко всем персонажам Чехова, которые живут чужим трудом.

В галерее образов, созданных писателем, большое место занимают те, кто не сумел найти себя в жизни, кто с трагической остротой ощущает ее бесплодность. Таков, например, герой рассказа «Шампанское» (1887 г.), молодость которого «погибла ни за грош, как ненужный окурок». Таков молодой статистик Огнев (рассказ «Верочка», 1887 г.), прошедший мимо редкого, сильного чувства. Таковы герои «Рассказа госпожи NN» (1887 г.), горячо полюбившие друг друга, но не сумевшие преодолеть сословных предрассудков и потерявшие свое счастье. Чехов нашел краткую и точную характеристику, которая относится и к только что названным и еще ко многим другим персонажам его произведений: это - «бессилие души».

Страница из записной книжки В. Г. Короленко с адресом А. П. Чехова. 1887 г

Оптимист по натуре, Чехов не всегда мог преодолеть чувства скорби, рождавшегося у него при взгляде на жизнь. Слишком уж велико было противоречие между высоким идеалом, сложившимся в создании писателя, и русской действительностью. Но как бы ни была сурова и страшна «проза жизни», изображаемая Чеховым, его произведения никогда не рождают ощущения нравственной духоты, отчаяния, безысходности и мрака.

«...Как богата Россия хорошими людьми!» - восклицает Чехов. Он знает, как бесконечны богатства ума и сердца русского человека, как он талантлив, какой прекрасной может быть его жизнь. Высокая одухотворенность, могучая сила преодоления скорби, радость утверждения жизни исходят из произведений Чехова.

С глубокой симпатией к своим героям рисует Чехов образы представителей русской демократической интеллигенции, людей тяжелого повседневного труда. Вот земский врач Кириллов, страстно ненавидящий бездельников и тунеядцев («Враги», 1887 г.), доктор из рассказа «Беглец» (1887 г.), простой веселый человек, любовно относящийся к своим пациентам, студент Васильев из рассказа «Припадок».

Создание рассказа «Припадок» связано с именем замечательного русского писателя В. М. Гаршина, трагически погибшего в марте 1888 г. Смерть этого большого художника глубоко взволновала Чехова, как и многих его современников. В ноябре 1888 г. Антон Павлович написал рассказ «Припадок», который был напечатан в сборнике памяти В. М. Гаршина. В облике героя рассказа студента Васильева писатель воплотил черты редкой по своей нравственной красоте личности Гаршина.

«Есть таланты писательские, сценические, художнические, у него же особый талант - человеческий. Он обладает тонким, великолепным чутьем к боли вообще», - так говорит Чехов о своем герое. Васильев не может жить спокойно, когда рядом совершается страшная несправедливость. Он чувствует свою личную ответственность за зло, царящее вокруг, ненавидит это зло и испытывает глубокую душевную боль.

В рассказе «Припадок» Чехов выступил против отношения к человеку, как к вещи, которую можно купить и продать, против социальной несправедливости, обрекающей людей на унижения, духовно убивающей и калечащей их. Тема совести, личной ответственности за страдания людей - одна из важнейших в творчестве писателя.

Борьба с равнодушием, призыв к активному отношению к жизни пронизывает рассказ «Припадок», как и многие другие произведения Чехова.

Гуманистический пафос рассказа одним из первых оценил Д. В. Григорович, написавший Чехову: «Главное лицо здесь вовсе не он [Васильев]; не в нем кристаллизуется вся суть дела; оно главным образом в высоком человеческом чувстве, которое от начала до конца все в нем освещает...»

Огромным «талантом человеческим» была для Чехова любовь, преображающая, возвышающая человека. Вслед за классиками русской литературы А. С. Пушкиным, И. С. Тургеневым, Л. Н. Толстым, Чехов создает поэтические образы русских женщин, умеющих верно и самоотверженно любить. Первым в ряду этих образов является Верочка, героиня одноименного рассказа. Этой бесконечно обаятельной молодой девушке присуща удивительная душевная чистота, простота, искренность, глубина и сила чувства. Дочь обеспеченных родителей, Верочка не удовлетворена окружающей ее средой. Она стремится к настоящему, нужному людям делу, в «большие, сырые дома, где страдают, ожесточены трудом и нуждой».

С горячим сочувствием к страдающим и угнетенным изображает Чехов простых людей и прежде всего народные характеры. В рассказах писателя о народе Нет бездейственной сентиментальной жалости, нет и холодного этнографизма. Для Чехова люди из народа интересны и значительны сами по себе. У каждого из них свое индивидуальное, неповторимое лицо, своя душевная жизнь.

Писатель-реалист не закрывает глаза на отсталость, темноту народа, обусловленные веками угнетения и произвола правящих классов России. Чехов показывает, как невыносимые условия жизни толкают отдельных, наименее устойчивых людей на путь преступления (рассказ «В суде»). Картина суда над крестьянином Николаем Харламовым становится обвинением самодержавного строя. Чехов обличает «машинное бесстрастие» судебных чиновников, их полнейшее равнодушие к судьбе живого, страдающего человека. Интересно, что эта сцена суда была написана Чеховым задолго до знаменитых страниц в романе Л. Н. Толстого «Воскресение».

Зоркий глаз художника видит в народе огромные, еще глубоко скрытые творческие силы. В рассказе «Счастье» (1887 г.) Чехов в удивительно живописных образах воплотил мечту народа о лучшей жизни. Антон Павлович считал «Счастье» «самым лучшим из своих рассказов». И действительно, это великолепный образец чеховской лирико-философской новеллы. Проза в этом произведении стала подлинной и высокой поэзией.

Особое место в творчестве Чехова 80-х годов занимают рассказы о детях. Дети привлекали писателя своей правдивостью, непосредственностью, остротой восприятия мира. Многое привычное, что не вызывает интереса у взрослых, привлекает внимание пытливого ребенка, для которого каждый день - открытие нового мира. Природа, люди, вещи предстают в детском сознании точно вымытые, очищенные от всего наносного, от всяческой пыли (рассказ «Гриша»). Писатель относится к ребенку, как к полноправному человеку. Он живет вместе с ним, радуется его радостями, печалится его невзгодами.

Во второй половине 80-х годов один за другим появляются чеховские рассказы о детях, каждый из которых маленький шедевр. В 1889 г. вышел сборник «Детвора», куда вошли рассказы: «Детвора», «Событие», «Ванька», «Кухарка женится», «Беглец», «Дома». И, редкий случай, - Чехов, требовательный к самому себе, был доволен этим сборником!

В 1887 г. был напечатан рассказ «Каштанка» (первоначально названный «В ученом обществе») - одно из самых любимых детьми чеховских произведений. С юмором и лирической теплотой изображены здесь животные, попавшие в руки клоуна-дрессировщика. В рассказе отразился интерес Чехова к цирку. Прототипом Каштанки была, по-видимому, дрессированная собака известного клоуна Владимира Дурова.

Уже в первый год жизни в кудринском доме Чехов почувствовал интерес читателей к себе и -своему творчеству. Растущая популярность доставляла Антону Павловичу много беспокойства. В начале 1887 г. он писал: «Рассказы мои читаются публично на вечерах, всюду, куда ни являюсь, на меня тычут пальцами, знакомства одолели меня своим изобилием и т. д., и т. д. ... Нет дня покойного, и каждую минуту чувствуешь себя, как на иголках».

Брат писателя Александр Павлович сообщал Чехову 29 января 1887 г.: «Мне ежечасно приходится слышать массу разноречивых отзывов, начинающихся словами: «Извините, хоть Вы и брат ему...» или «так передайте как брату...» Все они складываются в моем сознании, как убеждение, что в тебе есть божья искра и что от тебя ждут - чего и сами не знают, но ждут. Одни требуют большого, толстого, другие серьезного, третьи отделанного, а Григорович боится, чтобы не произошло размена таланта на мелкую монету... Многие говорят: «Это еще что, а вот погодите, дайте срок, не то еще будет...» Эта вера и упование... не увлечение, а чаяние общества, жажда поворота. Дальше и лучше я выразить не сумею и не требуй. Я еще сам не разобрался, но ты, вероятно, скорее схватишь чутьем, чего от тебя «ждет Россия».

В конце 1887 г. произошел один любопытный эпизод, Наглядно свидетельствующий о росте известности Чехова. Во время приезда в Петербург Антон Павлович посетил редакцию журнала «Осколки». Н. А. Лейкин похвастался перед ним талантливым рассказом, присланным неизвестным начинающим автором. Чехов заинтересовался рукописью. Оказалось, это был один из его ранее напечатанных рассказов, подписанный другой фамилией. В. Г. Короленко, рассказавший в своих воспоминаниях этот эпизод, замечает: «Лучший признак известности: плагиат уже, очевидно, оценил новое дарование и тянулся к нему, как чужеядное растение».

Как бы много ни печатался литератор в журналах или в газетах, выход книги для него всегда событие. «Издать книгу -это значит повысить свой гонорар на 1 копейку и стать одним чином выше», - шутливо заметил по этому поводу Чехов. В 1887 г. вышел в свет сборник его рассказов «В сумерках», посвященный Д. В. Григоровичу. Произведения, включенные в сборник, были с большой тщательностью отобраны писателем. Сюда вошли рассказы: «Агафья», «Мечты», «Панихида», «Па пути», «Святой ночью», «Кошмар», «Враги», «Верочка» и др.

Автограф А. П. Чехова на книге 'В сумерках', подаренной доктору Я. А. Корнееву

В декабре 1887 г. Антон Павлович получил письмо Д. В. Григоровича, в котором он высоко оценил «В сумерках». Маститый писатель так передал свое впечатление от новой книги Чехова:

«Помнится, раз в Кадиксе в Духов день, когда все население отправляется за город, я принялся сводить счет красивым женщинам; через десять минут я бросил милое занятие, потому что хорошенькие женщины шли не в одиночку, а целыми толпами. То же самое произошло при чтении Ваших рассказов... Рассказы «Мечты» и «Агафья» мог написать только истинный художник... Такое мастерство в передаче наблюдений встречается только у Тургенева и Толстого... По цельности аккорда, по выдержке общего сумрачного тона, рассказ «Недоброе дело» просто образцовый... Рассказы «Несчастье», «Верочка», «Дома», «На пути» доказывают мне только то, что я давно знаю, т. е., что Ваш горизонт отлично захватывает мотив любви во всех тончайших и сокровенных проявлениях».

Григорович горячо просил Чехова «бросить писание наскоро и исключительно мелких рассказов». «Привинчивайте-ка себя к столу - как Вы говорите - и утопайте в большой неспешной работе!» - так заканчивалось это письмо. Конечно, Антону Павловичу было очень дорого это признание. Письмо старого писателя Чехов, по собственному выражению, оценил «на вес золота».

Григорович не был одиноким в своем отношении к Чехову. Антона Павловича приглашали сотрудничать в «толстом» журнале В. Г. Короленко и А. Н. Плещеев, с которым Чехов познакомился в 1887 г. Призывы Григоровича, Плещеева, Короленко падали на подготовленную почву. В это время Чехов с возрастающей остротой переживает неудовлетворенность писательской работой. Неустанное стремление вперед было органически присуще Чехову-художнику. В одном из писем конца 80-х годов он справедливо утверждал, что «недовольство составляет одно из коренных свойств настоящего таланта».

А. Н. Плещеев. Фотография, подаренная А. П. Чехову в 1888 г

Чехов упорно и настойчиво ищет новых путей в жанре короткого рассказа, стремится к новым, более широким социальным обобщениям. Письма Чехова отражают этот перелом в сознании художника.

«Рад бы вовсе не работать в «Осколках», так как мне мелочь опротивела. Хочется работать покрупнее, или вовсе не работать», - пишет Антон Павлович 17 января 1887г.

«В юмористических журналах я почти уже не работаю» (18 января 1887 г.).

«Едва ли уж я вернусь в газеты! Прощай, прошлое!» (между 15-17 февраля 1888 г.).

И наконец, «Псевдоним «А. Чехонте» мною упразднен» (25 марта 1889 г.).

В сущности, последнее сообщение было запоздалой констатацией факта - юмориста Антошу Чехонте давно уже сменил писатель Антон Чехов. И как раз в 1888-1889 гг. были созданы глубокие по мысли и высокие по художественным достоинствам произведения Чехова, напечатанные не в юмористических еженедельниках или газетах, а в большом, «толстом» журнале. Первым в ряду этих замечательных произведений была повесть «Степь», опубликованная в марте 1888 г. в журнале «Северный вестник».

Тема повести закономерно вырастала из жизненных наблюдений Чехова. Еще с детских лет Антон Павлович полюбил степи под Таганрогом. Навсегда остались у него в памяти поездки в приазовские степи. Весной 1878 г., в прекрасную пору цветения степи, Чехов предпринял путешествие на юг России. Встреча с родными местами всколыхнула детские воспоминания. Чехов был восхищен поэтическими картинами, развернувшимися перед ним. Новые волнующие впечатления настоятельно требовали художественного воплощения.

Чехов начал работу над повестью «Степь» в январе 1888 г. По контрасту с глубокой зимой, с занесенными снегом московскими улицами недавние впечатления приобрели еще большую рельефность. Стены маленького кабинета точно раздвигались, и воображение Чехова рисовало картины степных просторов с-такой конкретностью, что писателю казалось, будто возле него «пахнет летом и степью».

Никогда еще Чехов не работал с таким вдохновением, с таким полным напряжением своих творческих сил. Антон Павлович назвал свою работу «каторжной». Конечно, причиной напряжения было и то, что Чехов еще не привык писать значительные по объему вещи (в «Степи» около 5 авторских листов).

Записи современников сохранили нам образ Чехова, когда он работал над повестью. Интересны воспоминания Р. Менделевича: «Как часто мы проводили здесь [в кабинете дома Корнеева] долгие зимние вечера! На рабочем столе Антона Павловича горит лампа под зеленым абажуром, углы кабинета тонут в таинственном полумраке... Писал он [«Степь»] на больших листах писчей бумаги, писал очень медленно, отрываясь часто от работы, меряя большими шагами кабинет. Прихожу как-то вечером к Антону Павловичу, смотрю: на письменном столе лист исписан только наполовину, а сам Антон Павлович, засунув руки в карманы, шагает по кабинету.

- Вот никак не могу схватить картину грозы! Застрял на этом месте!

Через неделю я опять был у него, и опять тот же наполовину исписанный лист на столе.

- Что же, написали грозу? - спрашиваю Антона Павловича.

- Как видите, нет еще. Никак подходящих красок не найду.

И все, кто читал «Степь», знают теперь, какие «подходящие краски» нашел Антон Павлович для описания грозы в степи».

Картина грозы - одна из наиболее совершенных страниц чеховской прозы. Не случайно А. М. Горький наизусть читал этот отрывок из «Степи» молодым литераторам как образец, по которому следует учиться сжатости и образной силе художественной речи.

Во время работы над повестью Чехов писал Д. В. Григоровичу: «...Выходит у меня нечто странное и не в меру оригинальное... Быть может, она [«Степь»] раскроет глаза моим сверстникам и покажет им, какое богатство, какие залежи красоты остаются еще нетронутыми и как еще не тесно русскому художнику».

«Степь» является глубоко новаторским, своеобразным по жанру произведением. Это лирическая повесть, где огромное место занимает пейзаж. Мы видим степь ранним утром, в знойный день, летним вечером, ночью. Рисуя картину просторов степи в лунную ночь, необъятную глубину неба, молчаливые курганы, бесшумный полет ночной птицы, автор взволнованно говорит: «И тогда... во всем, что видишь и слышишь, начинают чудиться торжество красоты, молодость, расцвет сил и страстная жажда жизни; душа дает отклик прекрасной суровой родине, и хочется лететь над степью вместе с ночной птицей».

«Степь» - это поэма о нашей прекрасной Родине, об огромных, еще скрытых, творческих силах простого русского человека. С неповторимым мастерством нарисованы в повести картины природы и образы людей - глубоко индивидуальные и вместе с тем социально-типичные. Здесь подводчики-крестьяие и степной хищник - миллионер Варламов, озорник Дымов и жадно воспринимающий мир мальчик Егорушка, сухой делец Кузьмичев и благодушный отец Христофор, графиня Драницкая и содержатель корчмы Моисей Моисеевич, и еще многие другие. Из лирических отступлений, из особенной, задушевной интонации повествования возникает обаятельный образ автора «Степи».

По своей поэтической интонации повесть перекликается с рассказом «Счастье». В «Степи» есть один замечательный эпизод. Ночью к костру в степи, возле которого расположились на отдых подводчики, приходит чужой, незнакомый человек и рассказывает впервые увиденным людям о своей горячей любви к жене, о своем счастье. Эти страницы принадлежат к числу лучших не только у Чехова, но и в русской литературе. Они утверждают тему счастья. Они говорят, что каждый человек может и должен быть счастлив.

Одним из первых оценил художественное значение и поэтическое богатство «Степи» руководитель литературного отдела журнала «Северный вестник» А. Н. Плещеев. Познакомившись с рукописью повести, он писал автору: «Степь» отдана в набор, - пойдет вся целиком... Прочитал я ее с жадностью. Не мог оторваться, начавши читать. Короленко тоже... Это такая прелесть, такая бездна поэзии, что я ничего другого сказать Вам не могу и никаких замечаний не могу сделать - кроме того, что я в безумном восторге. Это вещь захватывающая, и я предсказываю Вам большую, большую будущность».

Предвидение Плещеева оправдалось. Русские читатели и представители литературы 80-х годов приветствовали «Степь» как художественное открытие. А. Н. Плещеев и В. М. Гаршин читали вслух знакомым отдельные эпизоды повести. Строгий в своих критических оценках, М. Е. Салтыков-Щедрин говорил, что возлагает на Чехова великие надежды. Прочитав «Степь», В. М. Гаршин сказал: «В России появился новый первоклассный писатель».

Сотрудничество в журнале «Северный вестник» было важным событием в биографии Чехова. Только в большом журнале могли полностью раскрыться творческие возможности писателя. Здесь Антон Павлович вошел в новую литературную среду, здесь Чехова узнали и полюбили широкие круги русских читателей.

Вслед за «Степью», в том же 1888 г., Чехов опубликовал в «Северном вестнике» повесть «Огни». Писатель обратился к новой большой актуальной теме: он подверг сокрушительной критике пессимистические настроения, распространенные среди русской интеллигенции. Несколько позднее, в 1889 г., Антон Павлович дал меткую характеристику носителей этих упадочных настроений: «Вялая, апатичная, лениво философствующая, холодная интеллигенция... которая не патриотична, уныла, бесцветна... которая брюзжит и охотно отрицает все, так как для ленивого мозга легче отрицать, чем утверждать».

Повесть «Огни» показала всю никчемность и опасность пессимизма. Вместе с тем Чехов выступил здесь и против другой социальной болезни, часто сопутствующей пессимизму, - против равнодушия к людям, холодной рассудочности. Писатель раскрыл в «Огнях» все огромное зло бессердечия и показал нравственное превосходство сердечного человека, открытого людям. Сердечность для Чехова - свидетельство душевного богатства, внутренней цельности, творческой связи с миром.

Острым критическим чутьем художника-реалиста Чехов уловил еще одну опасность, вставшую перед русской интеллигенцией в эпоху реакции, - опасность потери направляющей жизнь идеи. «Осмысленная жизнь без определенного мировоззрения - не жизнь, а тягота, ужас», - говорил Чехов. Этой теме была посвящена повесть «Скучная история», над которой Антон Павлович работал с марта по сентябрь-1889 г. (повесть была напечатана в этом же году в ноябрьской книжке журнала «Северный вестник»).

Герой повести, большой русский ученый Николай Степанович переживает тяжелую трагедию. Под старость он осознает, что не имеет целостного мировоззрения, которое могло бы осмыслить всю его жизнь, связать область его науки с высшими нравственными законами жизни людей. Николай Степанович оторвался от жизни, живет в мире отвлеченных идей. Он лишился столь необходимого каждому человеку сердечного общения с людьми, и даже кровно близкие стали ему чужими.

«В моем пристрастии к науке... во всех мыслях, чувствах и понятиях, какие я составляю обо всем, нет чего-то общего, что связывало бы все это в одно целое... А коли нет этого, то, значит, нет и ничего», - размышляет профессор. С огромной художественной силой раскрыл Чехов духовный крах человека, понявшего, что в его жизни нет самого главного - общей идеи. Образ профессора Николая Степановича открывает целый ряд персонажей, воплощающих нравственное бессилие оторванной от народа интеллигенции.

«Ни разу еще не затрагивал Антон Павлович так глубоко «нутро» человека, - писала Марии Павловне Чеховой М. В. Киселева, - и я убеждена, что много «Николай Степановичей» переживет жестокие часы. Это не скучная история, а страшная история, от нее отдает Шекспиром». С этим отзывом перекликался отзыв А. Н. Плещеева, который писал автору: «...У Вас еще не было ничего столь сильного и глубокого, как эта вещь».

Одновременно со своими первыми повестями в октябре 1888 г. Чехов создал одно небольшое по объему, но исключительно важное для характеристики мировоззрения писателя публицистическое произведение. Это статья-некролог памяти незадолго перед тем скончавшегося знаменитого русского путешественника и ученого Н. М. Пржевальского.

Рассказывая о героической жизни Н. М. Пржевальского, Чехов писал: «В наше больное время, когда европейскими обществами обуяла лень, скука и неверие... подвижники нужны как солнце... Их личности - это живые документы, указывающие обществу, что... есть еще люди иного порядка, люди подвига, веры и ясно сознанной цели... Такие люди, как Пржевальский, дороги особенно тем, что смысл их жизни, подвиги, цели и нравственная физиономия доступны пониманию даже ребенка... Читая его биографию, никто не спросит: зачем? почему? какой тут смысл? Но всякий скажет: он прав».

В облике Пржевальского отразились для Чехова черты (Нравственного идеала человека. «Таких людей, как Пржевальский, я люблю бесконечно», - говорил писатель. Образ великого ученого, патриота, человека подвига и ясно осознанной цели Чехов противопоставил деградировавшим, потерявшим «общую идею» интеллигентам.

Чехов не был полностью удовлетворен своими новыми достижениями. Он стремится к еще более широким обобщениям. От повести Антон Павлович обращается, казалось бы, к далекому жанру романа. В 1887-1889 гг. Чехов упорно работает над романом. К сожалению, этот большой творческий замысел так и не был доведен до конца, а драгоценные страницы чеховской рукописи, очевидно, навсегда утрачены. Тем интереснее сообщения о работе над романом, которые имеются в письмах Антона Павловича конца 80-х годов.

«Ах, если бы Вы знали, какой сюжет для романа сидит в моей башке! Какие чудные женщины! Какие похороны, какие свадьбы! Если б деньги, я удрал бы в Крым, сел бы там под кипарис и написал бы роман в 1-2 месяца. У меня уже готовы три листа, можете себе представить», - сообщает Чехов А. Н. Плещееву 9 февраля 1888 г.

В октябре того же года Антон Павлович рассказывает Д. В. Григоровичу о своем творческом замысле: «Хочется писать роман, есть чудесный сюжет, временами захватывает страстное желание сесть и приняться за него, но не хватает, по-видимому, сил. Начал и боюсь продолжать. Я решил, что буду писать его не спеша, только в хорошие часы, исправляя и шлифуя; потрачу на него несколько лет; написать же его сразу, в один год не хватает духа, страшно своего бессилия, да и нет надобности торопиться... Ведь если роман выйдет плох, то мое дело навсегда проиграно.

Те мысли, женщины, мужчины, картины природы, которые скопились у меня для романа, останутся целы и невредимы. Я не растранжирю их на мелочи и обещаю Вам это. Роман захватывает у меня несколько семейств и весь уезд с лесами, реками, паромами, железной дорогой. В центре уезда две главные фигуры, мужская и женская, около которых группируются другие шашки».

Среди упоминаний о работе над романом в письмах Чехова мы находим и характеристики идейного замысла произведения. В письме к А. Н. Плещееву от 9 апреля 1889 г. Чехов пишет: «Роман значительно подвинулся вперед и сел на мель в ожидании прилива. Посвящаю его Вам... В основу сего романа кладу я жизнь хороших людей, их дела, слова, мысли и надежды; цель моя - убить сразу двух зайцев: правдиво нарисовать жизнь и кстати показать, насколько эта жизнь уклоняется от нормы... Буду держаться той рамки, которая ближе сердцу и уже испытана людями посильнее и умнее меня. Рамка эта - абсолютная свобода человека, свобода от насилия, от предрассудков, невежества, чёрта, свобода от страстей и проч.».

В другом письме Чехов сообщает заглавие романа - «Рассказы из жизни моих друзей». Роман должен был состоять из отдельных внутренне законченных звеньев, связанных единством идеи, общностью фабулы и главных действующих лиц.

Можно думать, что некоторые эпизоды и лица романа были творчески использованы в позднейших произведениях Чехова.

Большим событием «садово-кудринского» периода жизни Чехова явилось получение Пушкинской премии, присужденной писателю за сборник рассказов «В сумерках» 7 октября 1888 г. Пушкинская премия выдавалась Академией наук «за лучшие художественные произведения, которые отличались высшим художественным достоинством». Инициатором награждения Чехова был поэт Яков Петрович Полонский.

Над письменным столом в кабинете А. П. Чехова - портрет Я. П. Полонского. С фотографии смотрит на нас пожилой человек с одухотворенным лицом и ясными, выразительными, умными глазами. Имя поэта было хорошо известно Чехову, как и всем русским читателям. Пользовалось популярностью стихотворение Полонского «Узница», написанное в связи со знаменитым делом революционерки Веры Засулич, шутливая поэма «Кузнечик-музыкант», вошедшее в школьные хрестоматии «Солнце и месяц» и др. На стихи Полонского П. И. Чайковский написал один из своих лучших романсов - «Ночь» («Отчего я люблю тебя, светлая ночь...»). Да и кто не знает в наше время стихотворения Полонского «Песня цыганки» («Мой костер в тумане светит...»), ставшего народной песней!

Лучшую характеристику этого большого лирика дал И. С. Тургенев: «Талант его представляет особенную, ему лишь одному свойственную, смесь простодушной грации, свободной образности языка, на котором еще лежит отблеск пушкинского изящества и какой-то иногда неровной, но всегда любезной, честности и правдивости впечатлений. Временами и как бы бессознательно для него самого, он изумляет прозорливостью поэтического взгляда...»

Чехов познакомился с Полонским в Петербурге в конце 1887 г. Поэт, как он сам говорил, «нежно полюбивший» Чехова, посвятил Антону Павловичу стихотворение «У двери». Чехов ответил Полонскому посвящением рассказа «Счастье».

«Известие о премии имело ошеломляющее действие. Оно пронеслось по моей квартире и по Москве, как грозный гром бессмертного Зевеса», - писал Чехов. За этим несколько юмористическим высказыванием чувствуется большое, радостное волнение писателя.

Пушкинская премия была первым общественным признанием таланта Чехова. Это событие на некоторое время выбило Антона Павловича из обычной колеи. «Премия для меня, конечно, счастье, и если бы я сказал, что она не волнует меня, то солгал бы, - писал Чехов Григоровичу. - Я себя так чувствую, как будто кончил курс, кроме гимназии и университета, еще где-то в третьем месте. Вчера и сегодня я брожу из угла в угол, как влюбленный, не работаю и только думаю».

Присуждение премии, высокая оценка творчества крупными писателями - все это не заставило Чехова возгордиться. Антон Павлович ощущает приток новых творческих сил, он полон увлекательных художественных замыслов. «Если... говорить по совести, то я еще не начинал своей литературной деятельности, хотя и получил премию. У маня в голове томятся сюжеты для пяти повестей и двух романов... В голове у меня целая армия людей, просящихся наружу и ждущих команды. Все, что я писал до сих пор, ерунда в сравнении с тем, что я хотел бы написать и что писал бы с восторгом». Эти слова лучше всего характеризуют настроение Чехова в памятные для него октябрьские дни 1888 г.

Писатель полностью осознает новаторское значение своего труда. В ответ на поздравление одного из литераторов он говорит: «Все мною написанное забудется через 5-10 лет; но пути, мною проложенные, будут целы и невредимы - в этом моя единственная заслуга».

В марте 1889 г. Чехов был избран в члены старейшего в России Общества любителей российской словесности, в апреле - членом Комитета Общества русских драматических писателей и композиторов, созданного в 70-х годах по инициативе А. Н. Островского. Антон Павлович участвовал в комиссии по пересмотру устава Грибоедов-ской премии, присуждаемой за лучшие драматические произведения. Как член Общества любителей российской словесности он принимал активное участие в сборе средств на сооружение памятника Н. В. Гоголю в Москве. На подписном листе, переданном Антоном Павловичем в правление Общества, - фамилии многих друзей и знакомых писателя.

Возрос писательский авторитет и литературный успех Чехова. Вышли в свет новые сборники его произведений. В 1888 г. появился сборник «Рассказы». В него вошли рассказы «Счастье», «Тиф», «Ванька», «Свирель», «Перекати-поле», «Задача», «Тина», «Тайный советник», «Письмо», «Поцелуй» и повесть «Степь». В начале 1890 г. появился сборник «Хмурые люди», включивший рассказы «Почта», «Неприятность», «Володя», «Княгиня», «Беда», «Спать хочется», «Холодная кровь», «Припадок», «Шампанское» и повесть «Скучная история». Ряд произведений, напечатанных в сборнике, был заново отредактирован Чеховым.

Первые критические отзывы о Чехове появились еще в 1$84 г. в связи с выходом книги «Сказки Мельпомены». После появления сборников «Пестрые рассказы» и «В сумерках» резко увеличилось число откликов в печати. «Рецензии о себе читаю почти ежедневно и привык к ним, как Вы, должно быть, уже привыкли к шуму дождя», - пишет в 1887 г. Антон Павлович. Повести и книги Чехова 1888-1889 гг. вызвали новый поток отзывов критики.

Знакомство со статьями и рецензиями рождало у Чехова горькое разочарование. Критика не хотела и не могла правильно оценить идейный смысл, литературное новаторство писателя. В письмах Антона Павловича не раз встречаются сетования на отсутствие настоящей критики, на ее предвзятость, несерьезность, близорукость.

Вот характерный отрывок из письма Чехова конца 1888 г.:

«Бывают минуты, когда я положительно падаю духом. Для кого и для чего я пишу? Для публики?.. Нужен я этой публике или не нужен, понять я не могу. Буренин (Буренин - реакционный журналист) говорит, что я не нужен и занимаюсь пустяками, Академия дала премию - сам черт ничего не поймет. Писать для денег? Но денег у меня никогда нет, и к ним я от непривычки иметь их почти равнодушен. Для денег я работаю вяло. Писать для похвал? Но они меня только раздражают. Литературное общество, студенты, Евреинова, Плещеев, девицы расхвалили мой «Припадок» вовсю, а описание первого снега заметил только один Григорович. И т. д. и т. д. Будь же у нас критика, тогда бы я знал, что я составляю материал - хороший или дурной, все равно, - что для людей, посвятивших себя изучению жизни, я так же нужен, как для астронома звезда. И я бы тогда старался работать и знал бы для чего работаю... Исчезла бесследно масса племен, религий, языков, культур - исчезла потому, что не было историков и биологов. Так исчезает на наших глазах масса жизней и произведений искусств, благодаря полному отсутствию критики».

Чехов осознавал свое новаторство, он чувствовал, что принес в литературу нечто необходимое людям. И тем больнее и обиднее было ему читать в некоторых статьях и рецензиях нелепое обвинение в мелкости тем, в отсутствии мировоззрения. Тем страннее было писателю, что критика совершенно игнорировала художественное своеобразие его произведений. Вероятно, в одну из таких горьких минут у Антона Павловича вырвалось признание: «Вообще тяжело живется тем, кто имеет дерзость первым вступить на незнакомую дорогу. Авангарду всегда плохо».

Чехову было важно знать, что созданное им дошло до тех, кому оно предназначалось, что он нужен и близок своим читателям. Это сознание вдохновляло писателя, давало ему новые силы для повседневного труда. Вот почему Антон Павлович так дорожил откликами своих друзей - читателей, приходившими к нему через голову критики.

Характерно, что Чехов, как правило, не сохранявший своих рукописей, бережно хранил не только письма родных и знакомых, но и лично ему не известных людей, читателей его произведений. Если его корреспонденты не ставили даты, Чехов карандашом обозначал год и месяц получения письма. Как вспоминает М. П. Чехова, каждое 1 января Антон Павлович аккуратно, по алфавиту раскладывал на своем рабочем столе письма, полученные за прошлый год. Потом он перевязывал стопки писем тонкой бичевкой или шнурком, накладывал на них сургучлые печати и складывал в ящики стола.

М. П. Чехов. Фотография 1889 г

Каждый день Чехов получал письма с лаконичным адресом: «Москва, Садовая-Кудринская, дом Корнеева» (В 80-х годах дома в Москве обычно обозначались не порядковыми номерами, как теперь, а фамилиями их владельцев). Писали литераторы, редакторы, режиссеры, артисты, читатели. На рабочем столе писателя до сих пор лежат длинные ножницы для вскрывания конвертов.

Письма читателей являются интереснейшим документом биографии писателя. Они наглядно показывают, какие надежды возлагали на Чехова передовые русские люди.

«Теперь ждут от других [писателей], главным образом от Короленки и от вас, и я жду вместе с другими, жадно читая вас, что вы оба напишете, - пишет читательница О. Г. Галенковская 1 января 1889 г.

Помню, что когда вышла 3-я книжка «Северного вестника» за прошлый год, многие из моих знакомых спрашивали меня при встрече:

- Читали ли вы «Степь» Чехова?

- Нет еще, а что?

- Прочтите непременно, - прекрасная вещь, превосходная... Давно ничего подобного не было...

- Слышали вы, - сообщали мне, - Гаршин накануне смерти весь день читал и перечитывал «Степь» и говорил: «Вот как надо писать».

«Пишите. Таких, как Вы, теперь очень немного» - так заканчивалось письмо, отражавшее пожелания читателей.

Конечно, Антону Павловичу было - отрадно почувствовать такое отношение далеких и незнакомых друзей. Во второй половине 80-х годов имя Чехова узнают и за пределами России.

В 1889 г. Антон Павлович получил письмо от чешского литератора Кирилла Мудрого из города Моравы с просьбой разрешить ему перевести рассказы из сборников, а также повесть «Степь». Интересно, что переводы произведений Чехова на чешский язык появились уже с 1887-1888 гг. В 1889 г. Чехов получил письмо из Берлина с просьбой о разрешении перевода.

За рабочим столом кабинета в доме Корнеева Чехов написал несколько сот писем (далеко не все из них сохранились). Многие из них являются замечательными, единственными в своем роде, образцами эпистолярного жанра.

Еще в 1888 г. А. Н. Плещеев писал Антону Павловичу: «Ужасно я люблю получать от Вас письма. Не в комплимент Вам будь сказано - столько в них всегда меткого остроумия, так хороши все Ваши характеристики и людей и вещей, что их читаешь как талантливые произведения». Письма Чехова поражают широтой затрагиваемых тем, глубиной мысли, заразительным юмором, неожиданностью сравнений и меткостью характеристик. Они как бы раскрывают нам внутреннюю, скрытую от окружающих жизнь писателя, приближают к нам Чехова-человека.

Чеховские письма - важный источник для понимания литературно-эстетических взглядов писателя. В период стремительного творческого роста Антон Павлович обобщает в них свой новаторский опыт, с огромной щедростью делится мыслями о литературе и искусстве, о труде писателя, о художественном мастерстве. Кажется, будто Чехов думает вслух, стремясь уяснить самому себе волнующие его вопросы.

Для того чтобы в полной мере оценить новаторство Чехова, необходимо вспомнить, что годы, предшествовавшие началу его литературной деятельности, были расцветом русского романа.

В течение сравнительно небольшого отрезка времени Россия дала миру такие шедевры, как «Дворянское гнездо», «Отцы и дети» И. С. Тургенева, «Обломов» И. А. Гончарова, «Преступление и наказание» и «Братья Карамазовы» Ф. М. Достоевского, «Война и мир» и «Анна Каренина» Л. Н. Толстого.

Роман предоставлял писателю огромный простор для изображения жизни. Автор мог показать множество действующих лиц, развернуть широкую панораму событий, дать обстоятельные описания природы, детальные портреты и биографии героев. Для подавляющего большинства тогдашних читателей именно роман был настоящим, большим искусством.

Антон Павлович часто создавал рассказы объемом лишь в несколько листков почтовой бумаги. По необходимости он должен был прибегать к максимальной экономии изобразительных средств. «Перед Вами, - писал молодому Чехову Григорович, - сто гряд, засеянных фиалками; художественная задача в том, чтобы в одном небольшом флаконе сосредоточить фиалковый запах этих ста гряд». Антон Павлович блестяще разрешил эту труднейшую задачу. В небольшом рассказе он давал огромное содержание, вызывая у читателя ощущение широты, рельефности, масштаба жизни; в миниатюре раскрывал целый мир.

При этом Чехов, умевший мастерски развертывать сюжет, отнюдь не стремился к внешней занимательности. «Чем проще фабула, тем лучше», - утверждал писатель. И это было особенно трудно. Только гениальный художник слова мог увидеть предмет художественного изображения там, где другие ничего не смогли заметить.

Н. Д. Телешов рассказывает об одном памятном разговоре с Чеховым в 1887 г. Беседа происходила в несколько необычной обстановке - в извозчицком трактире где-то вблизи Чугунного моста. Чехов и Телешов зашли сюда после затянувшегося свадебного ужина у одного из общих знакомых.

«Сели за стол, покрытый серой, не просохшей с вечера скатертью. Подали нам чаю с лимоном и пузатый чайник с кипятком. Но от нарезанных кусочков лимона сильно припахивало луком.

«Превосходно! - ликовал Антон Павлович. - А Вы вот жалуетесь, что сюжетов мало. Да разве это не сюжет? Тут на целый рассказ материала».

Перед глазами у нас, я помню, была грязная пустая стена, выкрашенная когда-то масляной краской. На ней ничего не было, кроме старой копоти да еще на некотором уровне -широких, темных и сальных пятен: это извозчики во время чаепития прислонялись к ней в этих местах своими кудрявыми головами, жирно смазанными для шика деревянным маслом, по обыкновению того времени, и оставляли следы на стене на многие годы.

С этой стены и пошел разговор о писательстве. «Как так сюжетов нет? - настаивал на своем Антон Павлович. - Да все - сюжет, везде сюжет. Вот посмотрите на эту стену. Ничего интересного в ней нет, кажется. Но вы вглядитесь в нее, найдите что-нибудь свое, чего никто еще не находил, и опишите это. Уверяю Вас, хороший рассказ может получиться. И о луне можно написать хорошо, а уж на что тема затрепанная. И будет интересно».

«Бессюжетность» рассказов Чехова вовсе не означает статическое описание. Чеховское повествование построено не на условном, нарочитом «литературном» конфликте, а на конфликте жизненном, глубоком, психологически правдивом. Природу этого конфликта хорошо понял А. С. Макаренко, который в одной из своих записей говорит: «Конфликт становится более тонким, более глубоким, более нежным, он отражает более сокровенные глубины человеческой личности. Это «очеловечение» конфликта заметно у Чехова».

Расширяя возможности углубленного реалистического изображения жизни, Чехов выступает против излишней субъективности писателя: «чем объективнее, тем сильнее выходит впечатление». Разумеется, объективность - не безразличие художника к тому, что изображается. Объективность Чехова, когда он как бы отходит в сторону и заранее не подсказывает свой вывод, основана на желании писателя возбудить творческую активность читателя и тем усилить идейное, эмоциональное воздействие художественных образов. Читатель словно становится соавтором писателя, и в этом огромная радость от чтения Чехова.

Этой же цели служит и другой прием чеховского мастерства. Писатель не говорит всего об изображаемом явлении жизни, а через мгновенно возникшую характерную деталь показывает целую картину. Так ощущение лунной ночи он дает только одной запоминающейся чертой: на мельничной плотине блестит яркой звездочкой стеклышко от разбитой бутылки. Это сделано Антоном Павловичем впервые в рассказе «Волк», опубликованном в 1886 г. Впоследствии Чехов ввел этот художественный образ в пьесу «Чайка».

Чехов - мастер маленького рассказа - выступил новатором и в области языка. Шаблонному, изысканному, полному условных «красот стиля» литературному языку Чехов противопоставил простую, правдивую, изящную речь. Новаторство Чехова ясно ощущали современники писателя. Автор статьи, опубликованной в одном дореволюционном издании, писал:

«Гладкую, закругленную, периодическую литературную речь он [Чехов] заменил простым, точным, благородным, нервно-коротким слогом, сближенным со звуками обычного свободного разговора... Его литературный язык до того сближается с разговорным языком, тем обычным языком, который мы слышим везде и повсюду... что начало его рассказа казалось продолжением того, что только что происходило в жизни, и жизнь казалась продолжением того, о чем только что говорил Чехов».

С этими словами перекликается образная характеристика В. Маяковского: «Язык Чехова определенен, как «здравствуйте», прост, как «дайте стакан чаю».

Точность и простота не лишают чеховский стиль красочности, поэтичности, не делают его сухим, абстрактным. Чеховская интонация полна чудесной теплоты и сердечности. Писатель рассказывает о своих героях с любовью и полным доверием к читателю, просто, серьезно, душевно.

Чехова привлекают не исключительные герои в необычайных положениях, а обыкновенные люди в их повседневной, будничной жизни. Писатель идет по наиболее трудному пути - открытия большого в малом и, на первый взгляд, рядовом, незначительном. Это открытие необычного в обыкновенном ни в какой степени не является эстетизацией быта. За каждым кусочком жизни у Чехова всегда ощущается перспектива, воздух, ветер, свобода.

Ненависть к шаблону, смелость и оригинальность никогда не приобретали у Чехова самодовлеющего значения, всегда помогали писателю с наибольшей художественной убедительностью раскрыть идейное содержание.

В произведениях, созданных в кудринском доме, вырастает во весь свой могучий рост Чехов-гуманист, страстно любящий человека. «В жизни ничего нет дороже людей!.. Ничего!» - так передает Чехов мысли героя одного из рассказов, и в этих словах слышится голос самого автора. Из писем Чехова вырисовывается образ гуманиста, полного любви к человеку и желания видеть его свободным и счастливым.

В письме 1888 г. Антон Павлович так формулирует одно из основных положений своей эстетики: «Мое святое святых - это человеческое тело, здоровье, ум, талант, вдохновение, любовь и абсолютнейшая свобода, свобода от силы и лжи, в чем бы последние две ни выражались». Эта программа широко отразилась в произведениях Чехова. Человек, его судьба, его душевная слабость и нравственная сила, человек и окружающий мир, человек и народ, человек и природа - вот круг раздумий Чехова-художника.

В творчестве Чехова второй половины 80-х годов ярко видно характерное для писателя сплетение двух линий - критики и утверждения.

Чехов правдиво показывает, что мешало русскому человеку развернуть его творческие силы, что стояло на его пути к светлой и свободной жизни, со всей силой художника-реалиста выступает против социального зла. Писатель бичует мещанскую ограниченность, власть собственности, пошлость.

Антон Павлович говорит, что у великих или вечных писателей «каждая строчка пропитана, как соком, сознанием цели» и что «кроме жизни, какая есть», они еще чувствуют «ту жизнь, какая должна быть». Эти проникновенные слова, сказанные в начале 1890-х годов, можно с полным правом отнести к лучшим произведениям Чехова второй половины 80-х годов.

Критика Чехова - не отрицание во имя отрицания, а критика во имя жизни, критика настоящего во имя будущего. Утверждение человечности, борьба за прекрасного человека, за его право на счастье и настоящую жизнь - вот пафос творчества Чехова, продолжающего великие гуманистические традиции русской литературы.

По словам М. Горького, русский народ «в течение одного века поднял свое духовное творчество на высоту, равную многовековым достижениям Европы». XIX век нашей литературы начался Пушкиным и кончился Чеховым. Творчество Чехова - завершение и новый этап развития русского реализма XIX века. Для того чтобы сказать новое слово после таких гигантов, как Пушкин, Лермонтов, Гоголь, Тургенев, Достоевский, Толстой, надо было обладать не только мастерством и глубочайшим знанием жизни, но и быть поистине пролагателем новых путей в литературе. Таким и был Чехов.

Первый этап жизненного и творческого пути А. П. Чехова развертывался в эпоху реакции 80-х годов. Несмотря на тяжкий гнет и репрессии царского правительства, рабочий класс России начинал пробуждаться и вести борьбу с самодержавием. Происходило глубокое брожение в деревне, все более расслаивающейся под влиянием капиталистических отношений. «Идет какая-то знаменательная внутренняя работа... народились новые подземные ключи, которые кипят и клокочут с очевидной решимостью пробиться наружу. Исконное течение жизни все больше и больше заглушается этим подземным гудением», - писал М. Е. Салтыков-Щедрин в 1886-1887 гг.

Хотя Чехов был далек от революционного движения и не осознал всего значения выступления на историческую арену передового революционного класса - пролетариата, сила освободительной борьбы народа была такова, что не могла не оказать влияния на творчество великого писателя-реалиста.

Характеризуя 80-е и первую половину 90-х годов, В. И. Ленин говорил о «революционной роли реакционных периодов», назвал эти годы эпохой «мысли и разума». Творчество А. П. Чехова входит в число мировых достижений русской культуры эпохи «мысли и разума», наряду с творчеством Л. Н. Толстого, М. Е. Салтыкова-Щедрина, И. Е. Репина, И. И. Левитана и П. И. Чайковского.