В. В. ЛУЖСКИЙ. ИЗ ВОСПОМИНАНИИ

(Впервые - Солнце России, 1914, № 228/25, июнь. Печатается по тексту: Чехов в восп., с. 439. Лужский (наст, фамилия - Калужский) Василий Васильевич (1869 - 1932), артист Московского Художественного театра с его основания. В пьесах Чехова исполнял роли: Сорина в «Чайке», Серебрякова в «Дяде Ване», Андрея Прозорова в «Трех сестрах», Гаева, Семеонова-Пищика и Фирса в «Вишневом саде», Лебедева в «Иванове», Пришибеева в инсценировке рассказа «Унтер Пришибеев»).

При жизни Ант. Павл. Чехова мне пришлось участвовать в его пьесах: «Чайка» (Сорин), «Дядя Ваня» (Серебряков) и «Три сестры» (Андрей). Назначил он мне в одном из писем к В. И. Немировичу-Данченко (В письме к Вл. И. Немировичу-Данченко от 2 ноября 1903 г) роль Ьпиходова в «Вишневом саду», но роль эту играть мне не пришлось.

Познакомили Ант. Павл. с нами - артистами Художественного театра - в год открытия его, осенью, в Охотничьем клубе на Воздвиженке, на репетиции «Чайки» (Встреча Чехова с актерами Художественного театра произошла на репетиции «Чайки» 9 сентября 1898 г). Знакомил Вл. Ив. Немирович-Данченко, ставивший пьесу и, значит, в этот вечер ведший репетицию. Ант Павл и я съехались на извозчиках у подъезда клуба; я, никогда его раньше не видевший, догадался, что это он, припомнил один из его портретов, которые, впрочем, в то время далеко не были так популярны, как теперь. Помнится мне, что уже во второй комнате клуба к Ант. Павл. подошел мой товарищ Ал. Леон. Вишневский и, представившись ему, стал напоминать ему, что они вместе учились в таганрогской гимназии. Чехов, кажется, очень этим заинтересовался по крайней мере лицо его заискрилось лучезарной улыбкой, и они с Вишневским, очень оживленно разговаривая вошли в залу где собрались участвующие в репетиции Тут помнится были Роксанова (Нина), Книппер (Аркадина)! Раевская (Шамраева), Лилина (Маша), Мейерхольд (Константин), Тихомиров (учитель), Станиславский (Тригорин) и кажется, Судьбинин, который должен был репетировать Шамраева, хотя я, может быть, уже что нибудь путаю, но распределение ролей было сначала не то, в котором шел первый спектакль (На первых репетициях «Чайки» роль Тригорина исполнял артист Адашев. Станиславский, который должен был играть Дорна, на первых репетициях не участвовал, так как в это время находился в Харьковской губернии, где писал мизансцены «Чайки». Игрой Адашева Чехов был недоволен и просил передать эту роль Станиславскому. В первом спектакле «Чайки» роль Шамраева исполнял А. Р. Артем). Кроме названных лиц на репетиции были А. С. Суворин и артистка театра Литературно-художественного общества г-жа Дестомб, которая в ту же репетицию помогала за кулисами лепить амфоры для «Антигоны» (Трагедия Софокла «Антигона» (до 441 г. до н. э.) была поставлена в Художественном театре впервые 12 января 1899 г), супруга заведующего бутафорией театра Ив. Ив. Геннерта. Сколько мне помнится, мы проиграли на репетиции весь первый акт и часть второго, планировка уже была прислана К. С. Станиславским. После этого были еще - там же в клубе - две репетиции в присутствии автора (В присутствии Чехова состоялась третья репетиция «Чайки» 11 сентября 1898 г. На другой день (12 сентября) Немирович-Данченко писал Станиславскому: «Приехал Чехов. Привел я его дня три назад на репетицию. Он быстро понял, как усиливает впечатление Ваша mise en scene. Прослушал два первых акта, высказал мне, а потом артистам свои замечания. Они очень волновались. Он нашел, что у нас на репетициях приятно, славная компания и отлично работает. На другой день мы (без Чехова) переделали по его замечаниям (кое-где я не уступил), и вчера он опять слушал. Нашел много лучшим. Но Платоновым и Гандуриной и он, конечно, остался недоволен. Затем начал просить, чтобы Тригорина играли Вы» (Немирович-Данченко Вл. Избранные письма, с. 140- 141). Платонов репетировал роль Тригорина, а Гандурина - роль Маши. О присутствии Чехова на репетиции «Чайки» 11 сентября записал в своем дневнике В. Э. Мейерхольд: «Чехов возражал против того, чтобы за сценой квакали лягушки, трещали стрекозы. - Зачем это? - недовольным голосом спрашивает Антон Павлович. - Реально,- отвечает актер. - Реально,- повторяет А. П., усмехнувшись, и после маленькой паузы говорит. - Сцена - искусство. У Крамского есть одна жанровая картинка, на которой великолепно изображены лица. Что, если на одном из лиц вырезать нос и вставить живой? Нос реальный, а картина-то испорчена» (Мейерхольд В. Э. О театре. СПб., 1913, с. 120)). Антон Павлович о первоначальной моей работе над ролью Сорина, о которой я предварительно говорил и советовался с Вл. Ив. Немировичем-Данченко, отзывался одобрительно, сказав: «Это у вас чудесно выйдет»; а когда я заговорил с ним о гриме Сорина, то Ант. Павлович припомнил лицо из судебного мира, сказав, что «вот лицо, вроде лица Кони, Завадского... Завадского, - это очень хорошо!».

«Дядю Ваню» Ант. Павл. смотрел в исполнении Художественного театра в первый раз в Крыму, в севастопольском театре.

А. Р. Артему всегда очень трудно было говорить фразу в III акте: «Брата моего Григория Ильича, жены брат, Константин Трофимович Лакедемонов» (Слова из исполнявшейся А. Р. Артемом роли Телегина в «Дяде Ване»), а в «Чайке» фраза Константина: «Семен Семенович уверяет, будто видел Нину в поле» - почему-то смешила Вишневского и меня.

И об Артеме, и о фразе в «Чайке» было нами рассказано Ант. Павл., и вот когда после этого он бывал на спектакле, то в этом месте всегда покашливал и подхихикивал. Исполнением А. Р. Артема он всегда оставался больше чем доволен и относился к нему с трогательной нежностью, но, мне кажется, не без умысла писал ему в «Трех сестрах» фразы: «Это Скворцов кричит, секундант. В лодке сидит». Слова «кричит» и «сидит» нередко путали чудеснейшего исполнителя Чебутыкина, и, если это случалось на спектакле в присутствии Ант. Павл., то после, при упоминании о перестановках Артема, Ант. Павл. необыкновенно добродушно и вместе с тем лукаво хохотал.

Первые представления «Трех сестер» прошли тоже без Ант. Павл. Он стал смотреть пьесу осенью следующего сезона на репетициях, делал замечания настолько подробные, что даже лично ставил сцену пожара в III акте. Мной на репетициях остался недоволен, позвал меня к себе и очень подробно, с остановками и разъяснениями, прошел роль Андрея. Таких занятий с Ант. Павл. у меня было не менее трех, каждый раз он занимался со мной не менее часа. Он требовал, чтобы в последнем монологе Андрей был очень возбужден. «Он же чуть не с кулаками должен грозить публике!» Жил тогда Чехов на Спиридоновке, во дворе, в одноэтажном флигеле.

В «Трех сестрах» при поднятии занавеса, по замыслу К. С. Станиславского, поют птицы. На звуках этих обыкновенно стоял сам К. С. Станиславский, А. Л. Вишневский, И. М. Москвин, В. Ф. Грибунин, Н. Г. Александров и я, воркующий голубем. Ант. Павл. прослушал все это обезьянство и, подойдя ко мне, сказал: «Послушайте, чудесно воркуете, только же это египетский голубь!» А на портрет отца сестер - генерала Прозорова (я в гриме старика генерала) заметил: «Послушайте, это же японский генерал, таких же в России не бывает!»

К. С. Станиславский. 1902

Как-то на вечере, в квартире Ант. Павл. в д. Коровина на Петровке (Квартира в доме Коровина на Петровке была снята в марте 1903 г. Чехов жил в этом доме, приезжая из Ялты в Москву, в 1903 - 1904 гг), вскоре после первого спектакля «Вишневого сада», один из гостей - поэт Б. - стал декламировать свои стихотворения. Ант. Павл. то появлялся в комнате, где декламировал поэт, то переходил к нам, сидевшим рядом в комнате и оттуда слушавшим поэта. Когда Б. дошел до стихотворения, где упоминается об озере и лебедях (К. Д. Бальмонт читал свое стихотворение «Лебедь» (Бальмонт К. Д. В безбрежности. М., 1896)), он наклонился к нам, сидящим на диване, и сказал вполголоса: «Если бы сейчас кто-нибудь продекламировал из Лермонтова, то от него бы (он указал глазами на соседнюю комнату) ничего не осталось».

Между прочим, в ту самую весну, когда в театре «Парадиз» Антон Павлович смотрел «Чайку», мой знакомый, московский литератор А. С. Грузинский-Лазарев, который жил со мной на одном дворе, на даче, в Петровско-Разумовском, получил записку от Ант. Павловича, в которой тот просил его прийти в сад Лентовского, теперь «Аквариум», на Садовой, и захватить и меня с собою. Антон Павлович был в тот вечер малоразговорчив, все время возвращался к исполнению одной из главных ролей в «Чайке», которым был мало доволен (См. коммент. 17 к воен. Станиславского, с. 675). А дорогой домой разговорился и все время просил меня повлиять на А. С. Грузинского, чтобы тот написал водевиль: «Скажите же ему, чтобы он бросил «Будильник» (А. С. был секретарем редакции журнала), и потом, когда я виделся с Антоном Павловичем в Крыму, в гостинице Ветцель, эта мысль, чтобы А. С. Грузинский написал водевиль, не покидала его, он все говорил: «Увидите Лазарева, уговорите же его писать водевиль, он же чудесно напишет, он же порядочный человек и литератор настоящий!»

Последний раз я встретил Антона Павловича числа 29 или 30 мая 1904 года на Тверском бульваре. Антон Павлович катался по Москве с женой, Ольгой Леонардовной, на извозчике. В то же лето, 2 июля, Антона Павловича не стало.