"СКУЧНАЯ ИСТОРИЯ"

Когда А. Н. Плещеев, редактор беллетристического отдела журнала "Северный вестник", ознакомился с рукописью повести Чехова "Скучная история", он поспешил сообщить автору свое мнение: "... у Вас еще не было ничего столь сильного и глубокого, как эта вещь".

А когда в ноябре 1889 г. "Скучная история" появилась в "Северном вестнике", Н. К. Михайловский, до этого считавший Чехова индифферентным писателем, равнодушным к изображаемой им действительности, оценил новую повесть как "лучшее и значительнейшее из всего, что до сих пор написал Чехов". В "Скучной истории" Михайловский почувствовал "авторскую боль", "тоску по общей идее".

Плещеев и Михайловский были правы в своей высокой оценке повести Чехова. Эта оценка полностью выдержала испытание временем. "Скучная история" и сейчас поражает читателей глубиной своего содержания. По силе и оригинальности философского осмысления действительности "Скучная история" заняла место рядом с другим значительным произведением' Чехова 80-х годов - повестью "Степь".

В течение весны и лета 1889 г. Чехов напряженно работал над повестью и закончил ее в сентябре того же года, из писем Чехова этого периода мы узнаем о "муках творчества", сопровождавших создание повести. А. С. Суворину Чехов писал 13 октября 1889 г.: "... Написал я повесть 4 1/2 листа; закатил я себе нарочно непосильную задачу, возился с нею дни и ночи, пролил много пота, чуть не поглупел от напряжения..." (Т. 14, стр. 412.)

Судя по письмам Чехова, наибольшую трудность для него представляла борьба с мрачным колоритом повести. Сам Чехов связывал мрачное настроение своей повести с тем "удручающим впечатлением", которое произвела на него и на всю семью смерть брата Николая Павловича в июне 1889 г.

"Бедняга Николай умер. Я поглупел и потускнел. Скука адская, поэзии в жизни ни на грош, желания отсутствуют и пр. и пр."(Т. 14, стр. 381.) - писал Чехов А. С. Суворину 2 июля. А 16 июля Чехов сообщает брату Ивану Павловичу: "Я еду в Ялту и положительно не знаю, зачем я туда еду... А гут еще лень, нежелание ехать куда бы то ни было, равнодушие и банкротство. Живу машинально, не рассуждая .. У меня нет ни желаний, ни намерений, а потому нет и определенных планов. Могу хоть в Ахтырку ехать, мне все равно". (Т. 14, стр. 383.)

Почти теми же словами Чехов характеризует настроение своего героя в последней главе "Скучной истории": "В Харьков ехать, так в Харьков. К тому же я так равнодушен ко всему, что мне положительно все равно, куда ни ехать, в Харьков, в Париж ли, или в Бердичев".

В Ялте Чехов, несмотря на жару и "скверное, меланхолическое настроение", усиленно работает над повестью. В одном письме он признается: "Очень трудно писать. То и дело приходится переделывать целые страницы, так как весь рассказ испорчен тем отвратительным настроением, от которого я не мог отделаться все лето". (Т. 14, стр. 396.)

"Муки творчества" заключались не только в преодолении "отвратительного настроения", проникавшего в повесть. Чехов, поставивший перед собой "непосильную задачу", работал над новой в литературе темой, над новым сюжетом. "Ничего подобного отродясь я не писал, мотивы совершенно для меня новые, и я боюсь, как бы не подкузьмила меня моя неопытность". (Т. 14, стр. 391.)

Встретилась и еще одна трудность: "Чтобы писать записки старого человека, надо быть старым, но виноват ли я, что я еще молод?" (Т. 14, стр. 403.)

Закончив повесть, взыскательный автор испытывает чувство неудовлетворенности. "История в самом деле скучная, и рассказана она не искусно". (Там же.)

"Вещь тяжеловесная, так что человека убить можно. Тяжеловесна не количеством листов, а качеством". (Т. 14, стр. 399.)

"Это не повесть, а диссертация. Придется она по вкусу только любителям скучного, тяжелого чтения, и я дурно делаю, что не посылаю ее в "Артиллерийский журнал" (Т. 14, стр. 402.) Но наряду с этими отзывами о своей повести Чехов отмечает в ней и ряд положительных сторон, главным образом новаторство содержания.

"Мотив затрагиваю новый" (Т. 14, стр. 399.)

"Она в самом деле дерьмо. Но льщу себя надеждою, что Вы увидите в ней два-три новых лица, интересных для всякого интеллигентного читателя; увидите одно-два новых положения" (Т. 14, стр. 400.)

Разрабатывая новую в русской литературе тему об идейных, философских исканиях ученого-медика, Чехов опирался на художественный опыт тех предшественников-писателей, которые создали произведения, близкие "Скучной истории" по своему философскому содержанию. И в данном случае можно установить историко-литературную преемственность между писателем-новатором и его предшественниками.

Думается, что в творческую историю "Скучной истории" надо включить такие традиционные источники повести, как "Фауст" Гете, "Ученик" Бурже и "Смерть Ивана Ильича" Л. Толстого.

В письмах Чехова второй половины 80-х годов находим много высказываний о Гете и цитации произведений великого немецкого писателя. О Гете Чехов всегда говорил с большим уважением.

В письме к брату Николаю Павловичу (март 1886 г.), где раскрывается чеховский идеал воспитанного, гуманного и эстетически отзывчивого человека, дважды упоминается Гете - как образец великого человека-художника и как автор прославленного "Фауста".

В письме к А. С. Суворину (4 мая 1889 г.) Чехов высказывает предположение, что "Экклезиаст" Соломона подал мысль Гете написать "Фауста". А в другом письме к тому же адресату (15 мая 1889 г.) Чехов отметил близкое для него, писателя-врача, органическое сочетание в Гете двух качеств - художника и ученого.

Чехов в своих письмах цитирует "Песню Миньоны" Гете и трагедию "Эгмонт".

Весь этот "гетевский материал" в письмах Чехова 80-х годов свидетельствует о глубоком понимании им Гете как ученого и художника и хорошем знании его творчества. А то обстоятельство, что большое количество высказываний о Гете сосредоточено в письмах Чехова того периода, когда созревал и развивался замысел "Скучной истории", дает право утверждать, что в числе литературных источников, близких автору "Скучной истории", был прежде всего "Фауст" Гете - первое глубокое произведение мировой литературы, изображающее философские искания ученого. Доктор Фауст - весь поглощен поисками смысла жизни. Этому подлинному ученому-искателю Гете противопоставил ограниченного педанта в науке и философии - Вагнера.

Впервые в русской критической литературе глубокую трактовку гетевской антитезы - Фауст и Вагнер - дал В. Г. Белинский в статье "Славянский сборник Н. В. Савельева-Ростиславича" (1845). Белинский писал: "Через ученость люди доискиваются истины; через ученость доискивался истины Фауст, тревожимый внутренними вопросами, мучимый страшными сомнениями, жаждавший обнять, как друга, всю природу, стремившийся добраться до начала всех начал, до источника жизни и света... Но через ученость же добивался истины и Вагнер, человек узколобый, ограниченный, слабоумный, сухой, без фантазии, без сердца, без огня душевного, прототип педанта... Вагнеров много, и они подразделяются на множество родов и видов..." (В. Г. Белинский. Поли. собр. соч. Т. IX. 1955, стр. 181 - 182.)

Вот эта гетевская антитеза "учености", блестяще охарастеризованная Белинским, легла в основу чеховского противопоставления ученого-искателя его прозектору-педанту.

Чеховский педант явился разновидностью гетевского Вагнера, как и Фауст явился в известной мере прообразом чеховского старого ученого. Важно отметить, что Чехов, характеризуя своего "Вагнера" прозектора, пользуется отдельными образными выражениями, совпадающими с характеристикой у Белинского. В статье Белинского читаем: "... Вагнер ограничен и, как говорится, недалек и пороха не выдумает... Вагнер в науке видит не науку, а свою мысль и свое самолюбие. Он... садится на науку, как на лошадь, зная вперед, куда привезет она его..." (В. Г. Белинский. Поли. собр. соч. Т. IX. 1955, стр. 182-183.) В повести Чехова прозектор образно характеризуется так: "...это ломовой конь, или, как иначе говорят, ученый тупица... он пороха не выдумает".

Совпадает у Чехова с Белинским еще одна, положительная сторона характеристики этого типа ученого. Белинский считает, что и ограниченные люди могут принести известную пользу науке "эмпирически и фактически", "очищая старые факты и натыкаясь на новые".

Чехов говорит о прозекторе: "Работает он от утра до ночи, читает массу, отлично помнит все прочитанное - ив этом отношении он не человек, а золото... Будущность его представляется мне ясно. За всю свою жизнь он приготовит несколько сотен препаратов необыкновенной чистоты, напишет много сухих, очень приличных рефератов, сделает с десяток добросовестных переводов, но пороха не выдумает".

Близка была автору "Скучной истории", герой которой ищет "общую идею или бога живого человека", и мысль Белинского о том, что "человек", который посвящает себя науке, не только может, должен быть живым человеком..." (В. Г. Белинский. Поли. собр. соч. Т. IX. 1955, стр. 183.) Все указанные совпадения - идейные, образные, словесные - у Чехова с Белинским дают основание выдвинуть гипотезу, что Чехову была известна и близка та интерпретация идейного смысла "Фауста" Гете, которую дал Белинский в своей статье. По всей вероятности, великий русский критик помог молодому писателю оформить важную для "Скучной истории" антитезу двух типов ученых, идущую от "Фауста" Гете.

Чеховский "Фауст", как и чеховский "Вагнер", имея общие черты с героями Гете, содержит одновременно свои особенности, свои приметы, связанные с другой эпохой, другой национальной почвой.

Так Чехов, примкнув к гетевской традиции, наполнил образы своих ученых новым содержанием, выступил как новатор, обогативший старую традицию. Кроме того, Чехов, помимо этих двух основных типов ученых, вывел еще две разновидности ученого, характерные для русских университетов 80-х годов. Это - филолог Михаил Федорович, профессор-скептик, поверхностно относящийся к науке и к жизни, "помесь философии с балагурством", и докторант-виновник", которого не интересует творческая жизнь в науке; он любит (перефразируя слова Станиславского об искусстве) не науку в себе, а себя в науке; ему нужна только ученая степень и жизненные преимущества, связанные с этой степенью.

Другим, после "Фауста" Гете, литературным источником, послужившим творческим стимулом для создания "Скучной истории" как проблемной повести, нам представляется роман Бурже "Ученик" (русский перевод романа печатался в 1889 г. в журнале "Северный вестник").

Совершенно не случайно, что о Бурже и его романе Чехов часто и пространно говорит в своих письмах к А. С. Суворину (начиная с 7 мая 1889 г.) Бурже Чехову импонировал своей талантливостью, умом и образованностью,- теми качествами, которые высоко ценил Чехов в писателе. Чехов писал: "Бурже увлекателен для русского читателя, как гроза после засухи..."

Увлек Бурже и Чехова-писателя научно-философской проблематикой романа "Ученик", хотя Чехов далеко не все принимал в этом романе - например, он осуждал претенциозный поход автора "Ученика" против материалистического направления.

Создавая свою "Скучную историю", насыщенную философским содержанием и связанную этим содержанием с развитием научной и общественной мысли в России в 80-х годов, Чехов в известной мере использовал и художественный опыт Бурже по созданию проблемного романа.

Пространные рассуждения ученого Сикста, героя "Ученика" Бурже, о науке и философии, показ в этом романе конфликта между научной деятельностью Сикста, его "пси-

хологическими экспериментами" я морально-практическими результатами этой деятельности - конфликта, приведшего-ученого с его камерным- кругозором и узостью жизненных связей к моральной депрессии, - все эти особенности романа Бурже заинтересовали Чехова, когда он приступил к созданию произведения научно-философского жанра.

Вопрос о влиянии "Смерти Ивана Ильича" Л. Толстого на замысел "Скучной истории" поставлен был еще в дореволюционной критике. Многие авторы (Батюшков, Струнин, Шестов и др.) говорили о том, что Чехов не написал бы "Скучной истории", если бы раньше не была написана "Смерть Ивана Ильича", что профессор у Чехова является отражением образа Ивана Ильича, что рассказ Толстого представляет собою "общую тему", а "Скучная история" - вариация, "частный случай общего правила".

Высказывалось вместе с тем мнение о большой оригинальности автора "Скучной истории", у которого было достаточно собственного материала, и потому в помощи он не нуждался.

Предлагалось и компромиссное решение вопроса о влиянии рассказа Толстого на повесть Чехова: несмотря на наличие самобытного материала, едва ли молодой писатель решился бы предстать пред читателями с теми мыслями, которые составляют содержание "Скучной истории". Подчеркивалось, что если бы Толстой не проложил пути, если бы Толстой своим примером не показал, что в литературе разрешается говорить правду - правду о чем угодно, Чехову пришлось бы, может быть, долго бороться с собой, прежде чем он решился бы на публичную исповедь.

В советском литературоведении тоже высказывались утверждающие и отрицающие суждения о влиянии "Смерти Ивана Ильича" на "Скучную историю". Советских авторов интересовала не столько проблема влияния, сколько проблема мировоззрения, выдвинутая в "Скучной истории".

Нам представляется, что в оригинальном содержании "Скучной истории" можно установить некоторые следы влияния рассказа Толстого. Эти следы можно обнаружить и в основной сюжетной ситуации - герои обоих произведений перед смертью начинают решать важные вопросы.

жизни, и в противопоставлении героев членам семьи с их эгоизмом и буржуазно-мещанским образом жизни, а глазное - в показе контрастов жизни, в раскрытии диалектики души "живого человека", борющегося со смертью ради настоящей человеческой жизни, смысл которой огни, герои, напряженно ищут. Основное в обоих произведениях - проблема смысла жизни.

Но в идейном замысле двух сравниваемых произведений находим глубокое различие. А. Толстой решает вопрос о смысле жизни в религиозно-философском плане, в проповеди любви и всепрощения, а Чехов решает тот же вопрос в социально-философском аспекте, в утверждении необходимости для "живого" человека передового мировоззрения и широкой общественно-полезной деятельности.

Основным источником материалов и творческим стимулом для автора "Скучной истории" послужила русская действительность - идейные и философские искания русской интеллигенции в 80-е годы. Вне этого исторического контекста нельзя понять особенностей содержания повести Чехова и характера его главного героя.

Почему Чехов избрал для "Скучной истории" тему об ученом-медике, о его "тоске по общей идее"? Конечно, не только и не столько потому, что сам писатель был врачом и область медицины ему была хорошо знакома. Этот выбор темы и героя диктовался самой жизнью, в частности состоянием медицинской науки в тот период.

Чтобы раскрыть специфические особенности содержания "Скучной истории", необходимо совершить краткий экскурс в историю естественно-научной и медицинской мысли во второй половине XIX столетия.

Еще в 1844 - 1845 гг. А. И. Герцен, серьезно изучивший современное ему естествознание, поставил в своих "Письмах об изучении природы" вопрос о тесном союзе философии и естествознания. Он утверждал: философы должны строить свои выводы на основе естественно-научных знаний, а естествоиспытатели должны не только описывать собранные факты, но и объяснять их, не только анализировать, но и синтезировать, давать научно-философские обобщения.

Выступивший позднее Герцена Ф. Энгельс в своей классической "Диалектике природы", характеризуя хо,, развития естественных наук, говорил о значении теоретического мышления для преодоления эмпиризма в естествознании.

Теоретическое естествознание, отмечал Энгельс, при обобщении научных результатов должно стать системой материалистического познания природы.

Наконец, В. И. Ленин, развивая положения Энгельса, в своем труде "Материализм и эмпириокритицизм" установил, что одной из важнейших причин кризиса естествознания в конце XIX - начале XX веков явилась неспособность ученых осветить эмпирический материал науки передовой философской мыслью - диалектическим материализмом.

В качестве характерной иллюстрации к суждениям Герцена, Энгельса, Ленина о естествознании следует привести один пример из истории русской науки. В 1885 г. вышел в свет "Курс общей и экспериментальной патологии" профессора В. В. Пашутина. В этом труде крупного русского ученого сказалась прежде всего неудовлетворенность современным состоянием медицины, представители которой, по словам В. В. Пашутина, зарылись в фактический материал., в детали явлений, стали простыми регистраторами фактов и явлений. Они не стремились отыскать нить, связывающую в единое целое груду фактов, превратившихся вследствие недостатка обобщений в балласт, тормозящий развитие^ науки. В. В. Пашутин подчеркивал: "Недостаточное развитие этого обобщающего, философского направления представляет самую слабую сторону современной медицинской науки". (В. В. Пашутин. Курс обшей и экспериментальной патологии Т. 1. Ч. 1. Спб., 1885, стр. 38.)

Для того, чтобы преодолеть это отставание науки, по мнению Пашутина, недостаточно одного анализа различных явлений в деталях, необходимо "отвечать на общие., широко поставленные вопросы", нужны "философские полеты ума" ученых, чтобы превратить "существующий фактический материал в одно гармоническое целое".

История естествознания и медицины в России свидетельствует о том, что отдельные выдающиеся русские ученые выходили за пределы эмпирического материала своей науки в область теоретического, философского мышления и достигали в этом направлении крупных успехов. Если взять вторую половину XIX века, то особенно плодотворно работали для развития теоретического естествознания и теории медицины такие русские ученые, как Сеченов, Боткин, Мечников, Пашутин, Павлов и другие.

Историки русской науки отмечают, что в деятельности названных ученых поражают научная эрудиция, глубокий аналитический ум и особенно сила синтетической, обобщающей мысли. Эти качества позволили ученым сделать в области естественных наук и медицины ряд открытий первостепенной важности и обогатить научно-философскую мысль. К сожалению, все эти ученые не поднялись до диалектического материализма, но> их плодотворная научная деятельность в значительной степени способствовала развитию материалистических идей в России.

Начиная с 60-х годов в России установился тесный контакт между представителями теоретического естествознания и деятелями передовой социально-политической мысли. Общеизвестна большая роль естествознания в формировании материалистического мировоззрения русских революционеров-демократов. С другой стороны, деятельность отдельных ученых идейно обогащалась борьбой революционной демократии с реакцией, косностью, невежеством.

Особенно примечательна в этом отношении деятельность И. А. Сеченова. Сеченов, крупнейший естествоиспытатель-мыслитель, работы которого отличались явно выраженной материалистической направленностью, стал центральной фигурой научного движения в России второй половины XIX века благодаря связи своей научной деятельности с освободительным движением в стране, с борьбой революционной демократии. Эта связь обусловила боевой материалистический характер его мировоззрения. Сеченов выступал активным борцом за передовую, материалистическую философию. В частности, в истории борьбы за материализм сыграл большую роль спор Сеченова с идеалистами Кавелиным и Страховым.

Яркой фигурой русского теоретического естествознания был также И. И. Мечников. Мечников, обогативший своими исследованиями естественно-научную и медицинскую мысль, не ограничивался разработкой эмпирического материала. Весь творческий путь этого великого русского ученого сопровождался поисками "рационального мировоззрения", закончившимися итоговой научно-философской работой "Сорок лет искания рационального мировоззрения".

Стоя на позициях естественно-научного материализма Мечников, как и другие русские ученые его эпохи, не смог перейти к материализму диалектическому и историческому. Но его напряженная борьба с идеализмом в науке, в философии (он, например, выступал в печати против философии Л. Н. Толстого) имела большое значение в развитии материалистического мировоззрения.

Все приведенные выше факты, характеризующие научную жизнь России во второй половине XIX столетия, проливают свет на специфическое содержание "Скучной истории". Это произведение насыщено теми вопросами, которые волновали умы русских ученых в 80-е годы.

Жизненно реальный и актуальный материал получил художественное воплощение в одном из лучших произведений Чехова. Автор "Скучной истори", чуткий художник, отразил "знамение времени" в характерной для научных исканий его эпохи фигуре главного героя повести - старого профессора-медика. (В критической литературе высказывалось предположение, что при создании образа Николая Степановича Чехов использовал некоторые черты профессора-гистолога Московского университета А. И. Бабухина. (См. И. В. Федоров. А. П. Чехов и Московский университет. Сб. "Чеховские чтения в Ялте". М-, 1955, стр. 155).)

Герой "Скучной истории" - крупный деятель медицины, талантливый ученый. У него много заслуг перед наукой. Он - почетный член многих русских и зарубежных университетов и ученых обществ.

Но в конце жизни старый профессор стал остро ощущать большую неудовлетворенность своей деятельностью. Он почувствовал, что его научная жизнь не воодушевлялась "обшей идеей", что в его научной работе не было, выражаясь словами Пашутина, "философского полета ума"; ученый не смог выработать цельного философского мировоззрения, которое помогло бы ему осмыслить и свою научную деятельность и свое отношение к окружающей жизни.

Когда думаешь о чеховском ученом, неудовлетворенном своей дятельностью и мучительно искавшем "общую идею", вспоминаются замечательные слова Ленина о коренном недостатке многих естествоиспытателей - их научная деятельность строится без солидного философского обоснования. Вспоминаются и Пашутин, критиковавший в 1885 г. современную медицинскую науку за ее эмпиризм и требовавший от ученых ответов на "общие, широко поставленные вопросы", и Мечников, сорок лет искавший "рационального мировоззрения".

Но Чехов в "Скучной истории" пошел дальше художественно-реалистического изображения современного достояния медицины и исканий ее представителей. Он говорил о необходимости обобщающей философской мысли не только для плодотворной научной деятельности. Ученый - это прежде всего "живой" человек, он не только работает в науке; он - гражданин, член общества, он и глава семьи. Он должен обладать такой "общей идеей", которая помогла бы ему осмыслить окружающую жизнь и свое положение в ней, свои обязанности, разобраться во многих сложных вопросах жизни.

Автор "Скучной истории" поставил вопрос о необходимости четкого, цельного, последовательного мировоззрения для любого специалиста, для каждого человека. На oсобственном! жизненном опыте Чехов убедился, как трудно, невозможно жить без такой "общей идеи"; в его письмах второй половины 80-х годов находим сетования на отсутствие у него устойчивого мировоззрения. В объективном содержании образа героя "Скучной истории" есть и субъективный элемент, авторская исповедь.

У профессора не было четких общественно-политических убеждений. Чехов пользуется для характеристики политического облика героя выразительным штрихом: в молодости Николай Степанович был другом Пирогова, Некрасова и Кавелина. Пирогов, по-видимому, был для него идеалом ученого-общественника; дружба с Некрасовым характеризовала демократические симпатии молодого ученого-"шестидесятника", но наряду с революционером-демократом Некрасовым в числе друзей Николая Степановича был и либерал Кавелин. Это свидетельствует об эклектичности и непоследовательности политического мировоззрения профессора. Но вместе с тем в этом сказалась также известная аполитичность самого автора, который недостаточно разбирался в политических оттенках мышления и деятельности отдельных ученых. Чехов говорил в своих письмах этого периода, что для него не представляют интереса консервативные или либеральные убеждения человека.

Нельзя согласиться с автором работы о "Скучной истории" К. М. Емельяновым, который в указанном выше выразительном штрихе, тонко рисующем политический облик молодого Николая Степановича, увидел неточность в зарисовке образа героя - неясность его общественно-политической характеристики. Наметившиеся в начале научной деятельности профессора связи с общественной жизнью страны постепенно слабели и наконец утратились. Николай Степанович замкнулся в круг своих научных интересов, жизнь его стала принимать келейный характер, и в конце концов он очутился в трагическом положении.

Трагедия профессора заключалась в том, что он пренебрег традицией передовой русской науки - связью с демократическим движением в стране, - традицией, характерной для деятельности таких выдающихся русских ученых, как Сеченов, Менделеев, Корсаков, Бехтерев, Тимирязев и др. Для него была чуждой мысль о необходимости связи научной деятельности со служением народу; более-близким ему оказался академический аристократизм, который отгородил его от жизни, заставил замкнуться в рамки своей научной специальности и превратил его в своеобразного представителя "чистой науки". А когда в конце жизни ученый убедился в ограниченности своей деятельности и неполноценности прожитой жизни, он уже ничего не мог изменить.

На торжественном праздновании 40-летия деятельности: академика В. М. Бехтерева юбиляр произнес знаменательные слова, характерные для ученого-общественика: "Жизнь требует, чтобы мы шли со своим народом; кто не понимает этого и не следует по этому пути, того она выбрасывает за борт". (Чл.-корр. АН СССР В. П. Осипов. Бехтерев. 1947, стр. 50.)

Эти слова отражают закономерность судьбы ученого, оторвавшегося от народа. Так и получилось со старым профессором из "Скучной истории".

Проливает свет на замысел "Скучной истории" одно позднейшее высказывание Чехова в письме к деятелю медицины М. А. Членову (от 24 июля 1901 г.). Адресат жаловался Чехову, что он тщетно ищет того, что люди называют личным счастьем: "Ну и бог с ним! Будем работать для науки и общих идей. Это, пожалуй, будет подороже личного счастья". (Т. 19, стр. 453.) В ответ на эти слова Чехов пишет Членову: "Работать для науки и для общих идей - это-то и есть личное счастье". (Т. 19, стр. 112.) Следовательно, по мысли Чехова, специалист в области медицины может найти 'личное счастье, смысл жизни, если он будет работать не только для науки, но и для "общих идей".

В этом контексте термин "общая идея" приобретает новый смысловой оттенок: "общая идея" - это не только передовое мировоззрение, но и высокий общественный идеал в деятельности человека. Мало быть хорошим специалистом в научной области, надо быть и активным общественным деятелем - таков идейный смысл образа Николая Степановича. Этот смысл был весьма примечателен для творческого сознания Чехова второй половины 80-х годов, когда он пришел к твердому убеждению, что его литературная деятельность должна быть общественно-активной. А в-1895 г. Чехов показал трагическую судьбу талантливого писателя Треплева, творчество которого приняло антинародное, декадентское направление, и художник погиб.

Так осуществилась преемственность идейной проблематики "Скучной истории" и "Чайки", написанных в различные периоды творческой биографии Чехова: показана в различных художественных вариантах общность судьбы талантливого ученого и талантливого писателя, оторвавшихся от жизни, от народа. Академический аристократизм, оторванность от жизни духовно опустошили ученого, ограничили его кругозор, и он оказался в тупике; не умея найти большие цели, он не смог построить ни свою жизнь, ни ответить Кате, своему молодому другу, на вопрос, что ей делать в жизни.

Чехов считал эту самоизоляцию Николая Степановича от окружающей его жизни, чрезмерную углубленность в свое "я" крупным недочетом в натуре героя "Скучной истории". В письме Чехова к А. Н. Плещееву (от 30 сентября 1889 г.) читаем: "... мой герой - и это одна из его главных черт - слишком беспечно относится к внутренней жизни окружающих и в то время, когда около него плачут, ошибаются, лгут, он преспокойно трактует о театре, литературе; будь он иного склада, Лиза и Катя, пожалуй, бы не погибли".

В этом эпизоде повести, когда Катя уходит от Николая Степановича из номера харьковской гостиницы, не оглянувшись на своего друга, заключено осуждение старого профессора - его осудили и разочаровавшаяся в нем Катя и сам автор.

Таким образом, Чехов показал в повести несостоятельность человека, лишенного "общей идеи", не только в области творческой деятельности, но и во всех сферах жизни. Это было главной творческой задачей автора "Скучной истории".

Удивительно, как не заметили этого основного идейного содержания повести многие современники Чехова, даже такие видные критики, как М. Неведомский и И. Анненский, увидевшие в финале жизни ученого только биологическую трагедию старого, умирающего человека, в противовес Н. Михайловскому, правильно понявшему социальный смысл образа Николая Степановича. М. Неведомский, например, говорил: "Повесть написана не во славу "обшей идеи", как истолковывает эту вещь Михайловский, а просто изображает постепенный упадок жизненных сил в больном и усталом старике ученом, - упадок, приводящий его к безнадежному скептицизму". (М. Неведомский. Без крыльев. Юбилейный чеховский сборник. 1910, стр. 88.)

Помимо Михайловского, лучше других критиков, современников Чехова, понял основной смысл "Скучной истории" Андреевич, отмечавший с большой проницательностью. "Тоска по общей идее - это очень большие слова. Это значит - тоска по идеалу, тоска по цельности миросозерцания, по цельности натуры..." (Андреевич. Книга о М. Горьком и А. П. Чехове. Спб., 1900, стр. 207.)

В судьбе героя "Скучной истории" показана не только трагедия ученого, не нашедшего для своей творческой деятельности одухотворяющей его "общей идеи". В этой судьбе отразилось общественное положение той части русской интеллигенции 80-х годов, которая в обстановке политичеекой реакции блуждала в поисках передового мировоззрения и деятельности, окрыленной высокими целями. Широкую постановку вопроса об идейных исканиях интеллигенции 80-х годов находим в те же годы и у публициста-демократа Шелгунова. Он выступил выразителем стремлений тех кругов русской интеллигенции, которые отказывались от мелкобуржуазной идеологии "малых дел" и страстно искали больших задач жизни. В своих "Очерках русской жизни", печатавшихся в "Русской мысли" с 1886 по 1891 г., Шелгунов, полемизируя с ренегатски-обывательской философией "малых дел", призывал интеллигенцию к большим свершениям. Весьма примечательно, что Шелгунов пользовался термином "общая идея". Возможно, что автор "Скучной истории" применил этот шелгуновский термин, так выразительно характеризующий идейные стремления интеллигенции 80-х годов. Во всяком случае тут явная перекличка Чехова с Шелгуновым, отразившими в различных формах (первый - в художественной,, второй-в публицистической) одно и то же общественное явление.

В понятии "общая идея" тоже сказалось "знамение-времени"; вот почему этим понятием пользовались чуткие летописцы эпохи 80-х годов-Шелгунов, Чехов, Андреевич.

Показательна для автора "Скучной истории" синонимика: "общая идея" или "бог живого человека". "Живой человек" - это человек, умеющий осмыслить свою жизнь и окружающую его действительность, умеющий творчески и целенаправленно работать" '. Стихийно живущий человек теряет примету живого человека, он становится человеком-автоматом, механически выполняющим свои обязанности в жизни. Жизнь у такого человека превращается в "скучную историю".

Сквозь мрачный колорит повести пробивается прославление жизни; противопоставляются два типа жизни: "живая жизнь" и жизнь как "скучная история". "Живая жизнь" - это жизнь активная, окрыленная "общей идеей", высокими целями, общественно-полезными идеалами; жизнь как "скучная история" - это пассивное, инертное существование, духовно опустошающее человека.

В одном письме Чехова 1901 г. читаем: "... человек должен постоянно, если не вылезать, то выглядывать из своей раковины, и должен он мудрствовать всю свою жизнь, иначе то уже будет не жизнь, а житие". (Т. 19, стр. 51.)

Чехов прославляет жизнь и осуждает житие и в повести "Скучная история". Герой повести, понявший неполноценность своей деятельности и не нашедший смысла жизни, теряет почву под ногами, теряет признак "живого" человека, он ощущает приближение смерти. Именно в этом страшная трагедия старого ученого, жизнь которого превратилась в "скучную историю", а не в его физических недугах. И все же старый профессор, страдающий, ищущий, глубоко любящий науку, оптимистически заглядывающий в будущее, более "живой" человек, чем окружающие его коллеги: прозектор, докторант и филолог.

Автор "Скучной истории" предстает перед читателями повести как вдумчивый наблюдатель жизни, тонкий .психолог, большой мастер литературного искусства.

Идейный замысел "Скучной истории" получил в повести замечательное художественно-образное решение. Помимо всестороннего раскрытия характера главного героя в его типических и индивидуальных особенностях, в повести находим богатство психологического и философского содержания, органически связанного с личностью героя, - содержания, представляющего большой непосредственный интерес как мысли умного писателя о жизни.

Для характеристики внутреннего мира своего героя Чехов удачно выбрал форму интимного дневника героя. Сам автор правильно указывал на обусловленность формы произведения содержанием личности героя. А. Н. Плещееву Чехов писал: "Самое скучное в нем, как увидите, это длинные рассуждения, которых, к сожалению, нельзя выбросить, так как без них не может обойтись мой герой, пишущий записки. Эти рассуждения фатальны и необходимы, как тяжелый лафет для пушки. Они характеризуют и героя, и его настроение, и его виляние перед самим собой". (Т. 14, стр. 405.)

Чехов, избрав для своей "Скучной истории" форму дневника героя, творчески использовал опыт Лермонтова (в его "Журнале Печорина"), впервые блестяще применившего в русской литературе интимные записки героя для изображения внутреннего мира сложного человеческого характера.

В рассуждениях героя "Скучной истории" ощущаются субъективные нотки; их уловили такие чуткие читатели, как Плещеев и Михайловский, причем Плещеев правильно указал, что эти нотки не вредят объективному материалу повести.

Чехов безуспешно пытался уверить своих современников, что этих ноток в повести нет. Суворину Чехов писал: "Если я преподношу Вам профессорские мысли, то верьте мне и не ищите в них чеховских мыслей". (Т. 14, стр. 417.)

Еще В. Г. Белинский убедительно доказывал, что названия "объективный" и "субъективный" поэт, как разделяющие одно и то же творчество на две резкие, не существующие половины, должны быть изгнаны из теории литературы. В статье "Векфильдский священник" (1847) Белинский писал: "Все произведения поэзии, больше или меньше, субъективны, т. е. все они высказывают внутренний мир автора, который напрасно бы старался утаить свои задушевные мысли и чувства... Внимательный читатель узнает творца при всей видимой его скрытности..."

Само собою разумеется, что и Чехов, при всей его "эстетике сдержанности", не мог не отразить своей личности в "Скучной истории". Конечно, нельзя полностью отождествлять профессорские мысли с чеховскими, но в некоторых случаях рассуждающий герой повести - это alter ego автора. Это делается совершенно очевидным, если сравнить отдельные суждения профессора с эпистолярными высказываниями Чехова.

"Чеховское" в личности старого ученого - это главным образом "тоска по общей идее", мысли о сложности и противоречивости жизни, культ науки. И в отдельных рассуждениях профессора об искусстве, театре, литературе улавливаются субъективные нотки автора.

В то же время надо подчеркнуть, что в характере героя "Скучной истории" заключен прежде всего ценный объективно-конкретный материал, показывающий существенные стороны интеллигентного "восьмидесятника". В образе Николая Степановича обобщены типические черты, характерные для многих представителей русской медицины и "растерянной интеллигенции" 80-х годов, причем типическое в характере героя искусно связано с индивидуальными особенностями его натуры.

Мастерство Чехова, создателя живых человеческих характеров, проявилось и в "Скучной истории". Образ Николая Степановича раскрыт всесторонне, многогранно: он представлен и как индивидуальная личность, и как типический характер, показан в научной деятельности, в личной жизни, в семейных отношениях; автор знакомит читателя также с философскими суждениями, эстетическими интересами и литературными вкусами своего героя.

Показывая Николая Степановича как ученого, Чехов не изолирует его от университетской среды, наоборот, - профессор изображен на широком фоне университетской жизни; выведены отдельные представители научного мира и студенчества - фигуры эпизодические, но весьма характерные. Чехов не забыл упомянуть о колоритной фигуре университетского швейцара, "хранителя университетских преданий", и даже о задании университета. Иг во всем - чувство меры, художественный такт. Чехов сумел передать в лаконичной форме существенные стороны университетской жизни, так хорошо изученной писателем.

Какими мизерными кажутся нам сейчас нападки на повесть Чехова профессора Н. Ф. Сумцова, который обвинил Чехова в... недостаточном и случайном знакомстве с университетом, профессорским бытом, в искажении типа университетского ученого! Пo мнению Сумцова, чеховский "скучный профессор - деревянная или точнее тряпичная кукла с наклеенным на лбу ярлыком ума...". (Н. Ф. Сумцов О типе ученого в рассказе А. Чехова "Скучная история". "Харьковские ведомости" № 102, 1893 г.) С такой оценкой "Скучной истории" мог выступить только ограниченный педант вроде чеховского прозектора.

Рисуя своего героя, раскрывая черты его характера, показывая особенности его быта и деятельности, Чехов пользуется экономными художественными средствами. Читатель ;не ощущает ничего лишнего в характеристике героя, и в "Скучной истории" сказался выразительный лаконизм писателя. Чехов умеет отобразить такие характерные факты, детали, штрихи, которые в совокупности создают цельное впечатление о личности и жизни героя, об окружающей его среде.

Примечательным в повести Чехова является тот биографический факт, что крупный ученый-медик был сыном священника и получил среднее образование в духовной семинарии. Это - типическая деталь. Еще Д. И. Писарев обратил внимание на "блестящие исключения" среди бурсаков-семинаристов - его современников. Такими "исключениями" в то время были Чернышевский, Добролюбов, Помяловский.

Даже среди тех, кто, окончив семинарские бурсы, стали священниками, были "исключения", но менее крупного калибра. Некоторые авторы, говоря об общественном движении 60-х годов, отмечают, что к этому движению были причастны и отдельные молодые священники; они заучивали наизусть стихи Михайлова и переписывали "Что делать?" Чернышевского. На этот, совершенно исчезнувший впоследствии тип либерального духовенства, обрушились в начале 70-х годов жестокие гонения со стороны... "святейшего" синода. Да и реакционно настроенные литераторы не проходили мимо этой фигуры. Так, князь Мещерский, преследовавший в своих памфлетах "гидру российского нигилизма", не раз выводил на сцену молодого папа как инициатора или соучастника различных "либеральных злоумышлении".

Многие из "бурсаков материалистической натуры" (по выражению Помяловского) после окончания духовной семинарии не захотели быть священниками и продолжали свое образование в Медике-хирургической академии или в университете, на медицинском факультете и на естественном отделении физико-математического факультета.

Таким "бурсаком материалистической натуры" был М. Я. Мудров, выдающийся русский ученый, один из зачинателей отечественной медицины. Родился он в семье бедного священника, учился в Вологодской духовной семинарии, по окончании которой поступил на медицинский факультет Московского университета. В 1801 г. Мудров блестяще окончил университет. (И. М. Гейзер. Матвей Яковлевич Мудров. Журнал "Медицинская сестра", Медги, 1956 г.)

О выдающихся способностях профессора Мудроза в области диагностики и терапии упоминает Л. Н. Толстой в романе "Война и мир", в том месте, где рассказывается о болезни Наталии Ростовой и где дается такая справка о лечивших ее врачах: "Метивье и Феллер не поняли, а Фриз понял, и Мудров еще лучше определил болезнь".

Известно, далее, что крупный деятель русской медицины XIX века В. В. Пашутин был сыном священника и по окончании духовной семинарии поступил в Петербургскую медико-хирургическую академию. Выдающийся физиолог-академик И. П. Павлов был также выходцем из духовной среды.

Таким образом, можно считать, что биография героя "Скучной истории", обучавшегося в духовной семинарии, а затем на медицинском факультете университета и ставшего впоследствии знаменитым ученым, была характерной для ряда крупных русских деятелей науки того времени.

Не случайной является и такая деталь в научно-педагогической деятельности героя "Скучной истории", как лекторское мастерство.

Будучи студентом-медиком, Чехов имел возможность хорошо изучить выдающиеся лекторские способности профессора-терапевта Захарьина; впоследствии Чехов, вспоминая лекции Захарьина, называл их "оперой". Кроме того, Чехов-медик, по всей вероятности, знал о замечательном искусстве таких лекторов, как Сеченов и Боткин.

Ученики этих профессоров (Шатерников, Самойлов, Пашутин, Сталь и др.), сами ставшие позднее профессорами" вспоминали лекции своих учителей, богатые и глубокие по научному содержанию, логически стройные, простые и ясные при изложении самых трудных разделов науки. По сообщению мемуаристов, сила лекции заключалась в увлекательной манере открывать новые области научных знаний, широкие горизонты и перспективы научной мысли, возбуждать мысль слушателей и знакомить их с методикой научного исследования. Сеченов и Боткин, подлинные ученые с "философским полетом ума", выступали как новаторы, демонстрировавшие силу своей аналитической и синтетической мысли, смело выдвигавшие гипотезы, убеждавшие своей научной аргументацией и логичностью. Эти качества лекций Сеченова и Боткина поражали умы слушателей и запоминались на целые десятилетия.

Думается, что личные впечатления Чехова от лекций Захарьина, а также осведомленность о лекторском мастерстве Сеченова и Боткина (о Боткине Чехов говорил в своих письмах как о крупном ученом) дали писателю ценный материал для характеристики лекторского искусства знаменитого ученого-героя "Скучной истории".

Чехов, использовав известный ему материал о лекциях выдающихся представителей русской медицины - его современиков, расцветил этот материал блеском своего таланта. Надо удивляться изумительному проникновению писателя в ту область, которая практически, непосредственно Чехову не была знакома. Чехов никогда не выступал с лекциями, считал себя плохим оратором и вместе с тем сумел дать в своей "Скучной истории" тонкий и конкретный анализ мастерства и психологии лектора.

Читающие лекции в высших учебных заведениях и сейчас с большим интересом и пользой для себя прочтут те страницы повести Чехова, где писатель раскрывает особенности хорошей университетской лекции.

Чехов обращает особое внимание на сложное положение лектора, которому надо в одно и то же время быть ученым, педагогом и оратором. Перед лектором в университетской аудитории, состоящей из полутораста лиц, возникает сложная задача - "победить эту многоголовую гидру". Для этого нужно умело скомпоновать научный материал - "бесконечное разнообразие форм, явлений и законов и множество ими обусловленных своих и чужих мыслей" - и преподнести этот материал простым, доступным и по возможности ярким языком. В лекционном материале надо выделить наиболее важные проблемы, нужно возбудить самостоятельную мысль студентов и постоянно следить за восприятием слушателей, их вниманием.

Чехов точно и образно характеризует положение университетского лектора: "Каждую минуту я должен иметь ловкость выхватывать из этого громадного материала самое важное и нужное и так же быстро, как течет моя речь, облекать свою мысль в такую форму, которая была бы доступна разумению гидры и возбуждала бы ее внимание, причем надо зорко следить, чтобы мысли передавались не по мере их накопления, а в известном порядке, необходимом для правильной компоновки картины, какую я хочу нарисовать.

Далее, я стараюсь, чтобы речь моя была литературна, определения кратки и точны, фраза возможно проста и красива. Каждую минуту я должен осаживать себя и помнить,, что в моем распоряжении .имеются только час и сорок минут. Одним словом, работы не мало".

Чехов, говоря о лекторском мастерстве Николая Степановича, обратил внимание на характерную особенность мастерства: в процессе напряженного творческого труда появляется вдохновение, доставляющее большую радость.

"Никакой спор, никакие развлечения и игры никогда не доставляли мне такого наслаждения, как чтение лекций. Только на лекции я мот весь отдаваться страсти и понимал, что вдохновение не выдумка поэтов, а существует на самом деле".

Лекторское искусство - это важный элемент в характеристике Николая Степановича; оно показывает существенную грань профессиональной деятельности университетского ученого и характеризует героя повести как талантливого ученого и педагога.

Особенность Николая Степановича как ученого раскрыта и в его глубоком понимании сущности науки. Для него весьма характерны культ науки и вера в ее прогрессивное развитие. "Испуская последний вздох, я все-таки буду верить, что наука - самое важное, самое прекрасное и нужное в жизни человека, что она всегда была и будет высшим проявлением любви, и что только ею одною человек победит природу и себя... Хотел бы проснуться лет через сто и хоть одним глазом взглянуть, что будет с наукой".

Культ науки у Николая Степановича переходит в фетишизацию науки, он преувеличивает ее роль в решении социальных вопросов. Он обвиняет своих современников в том, что все затруднительные вопросы, имеющие более или менее общественный характер.(например, переселенческий), сии решают благотворительными подписными листами, но не путем научного исследования. Прав Николай Степанович (и Чехов), выступая против филантропии как паллиатива в решении острых социальных вопросов, но и тот путь, который он предлагает для решения вопросов, имеющих: важный общественный характер, является социально-ограниченным и паллиативным.

Николай Степанович показан в повести знаменитым ученым-медиком. В суждениях о медицине он, энтузиаст своей науки, затронул важный вопрос об ограниченных возможностях терапии. "Мои товарищи терапевты, когда учат лечить, советуют "индивидуализировать каждый отдельный случай". Нужно послушаться этого совета, чтобы убедиться, что средства, рекомендуемые в учебниках за самые лучшие и вполне пригодные для шаблона, оказываются совершенно негодными в отдельных случаях".

Это суждение о терапии несколько позднее развил и подкрепил примерами В. Вересаев в "Записках врача". Писатель, признававший успехи медицины во многих отношениях, веривший в ее блестящее будущее, все же приходил к горькому выводу: "При теперешнем несовершенстве теоретической медицины практическая может быть только искусством, а не наукой". Поэтому настоящим врачом, по мнению автора "Записок врача", при современном состоянии медицинской науки может быть только талант с его особенной творческой интуицией, которая возмещает недостатки познания организма.

Принцип индивидуального врачевания, который выдвинул еще в начале XIX века профессор Мудров ("врачевание не состоит ни в лечении болезни, ни в лечении причин... врачевание состоит в лечении самого больного"), был на протяжении всего XIX века основным принципом медицинской теории и врачебной практики; основополагающее значение этого принципа остается в силе и в настоящее время.

Чехов, писатель-врач, знаток медицины и ее возможностей, ввел этот принцип как существенную деталь в специфическое "медицинское" содержание своей повести.

Проницательность Чехова, блестяще разработавшего тему науки в "Скучной истории", заключается особенно в том, что он, понимая большое значение науки в различных областях народной жизни, считал обязательным для научного творчества, для поисков новых путей в науке передовое философское мировоззрение. Проблема мировоззрения - основной компонент в идейной структуре образа старого ученого.

Только в конце своей жизни Николай Степанович понял значение для ученого "общей идеи": "В моем пристрастии к науке, в моем желании жить... в стремлении познать самого себя, во всех мыслях, чувствах и понятиях, какие я составляю обо всем, нет чего-то общего, что связывало бы все это в одно целое... А коли нет этого, то, значит, пет и ничего".

Проблема мировоззрения волновала Чехова в 1886 - 1889 гг. Впервые им был поставлен в "Огнях" вопрос о необходимости для каждого специалиста, для каждого человека "обшей идеи".

Подчеркивается значение цельности мировоззрения и в. "Скучной истории". Старый ученый скорбит о том, что-каждое чувство и каждая мысль живут в нем особняком,: и во всех его суждениях о науке, театре, учениках нет объединяющей их в одно стройное целое "общей идеи". "А коли нет этого, то, значит, нет и ничего".

Интересны дальнейшие рассуждения Николая Степановича о значении цельного, научного мировоззрения в жизни человека. По его мысли, человек без такого мировоззрения. является безоружным, он не может противиться враждебным обстоятельствам, он поддается внешним влияниям:. "Когда в человеке нет того, что выше и сильнее всех внешних влияний, то, право, достаточно для него хорошего насморка, чтобы потерять равновесие и начать видеть в каждой птице сову, в каждом звуке слышать собачий вой. M весь его пессимизм или оптимизм с его великими и малыми мыслями в это время имеют значение только1 симптома и: больше ничего". Это - многозначительное высказывание. В нем заключены три важные мысли. Первая: человек, обладающий устойчивым научным мировоззрением, не растеряется при любых обстоятельствах, он никогда не потеряет физического и душевного равновесия. Вторая: научное мировоззрение вооружает человека для борьбы с верой в какие-то иррациональные, мистические силы, якобы действующие в мире, борьбы с предрассудками невежественного ума,. видящего в крике совы и собачьем вое какие-то зловещие пророчества. Третья: для человека без "общей идеи" пессимизм или оптимизм - не результат глубокого, серьезного мышления, а случайные явления, связанные с влиянием на человека тех или иных внешних обстоятельств, они - только "симптомы" его временного состояния.

Особенно значительна для автора "Скучной истории" последняя мысль. Чехов глубоко связывает оптимистические и пессимистические настроения человека с мировоззрением. Как и в "Огнях", Чехов-оптимист осуждает в "Скучной истории" пессимистическую философию, - она характерна

для человека, не вооруженного передовым научным мировоззрением.

Пессимистическим настроениям отдает дань и старый ученый. В минуты тяжелых душевных настроений он цитирует слова "знаменитого" Аракчеева: "Все хорошее в свете не может быть без дурного, и всегда более худого, чем хорошего". И после этого ученый делает вывод: "То есть все гадко, не для чего жить..."

Здесь пессимистические настроения Чехов удачно связывает с "миросозерцанием" Аракчеева, идеолога рабства. Чехов тем самым подчеркнул, что пессимистическая философия превращает человека в раба, не способного бороться с враждебными обстоятельствами и вызываемыми ими настроениями за жизнь светлую, радостную, достойную человека. Так и в сознание старого ученого, обезоруженного отсутствием "общей идеи", врываются пессимистические настроения, "аракчеевские", рабские мысли.

Важно отметить, что образ Николая Степановича показан Чеховым в развитии. В художественной ткани "Скучной истории" имеются конструктивные элементы, по которым можно восстановить биографию героя в ее главных этапах, с характерными для каждого этапа идеологическими и психологическими особенностями.

Первый период жизни героя - это молодые годы, когда жизнерадостный Николай Степанович увлекается народной песней, с удовольствием слушает гармошку (и в данном случае, как это часто бывает у Чехова, в качестве положительной характеристики "живого" человека выступает песня), когда он дружит с Пироговькм и Некрасовым, - тот период, когда четко определились демократические симпатии ученого, наметилась близость его' к народу.

Второй этап в жизни героя - годы творческой зрелости, когда Николай Степанович весь ушел в научную деятельность, изолировался от жизни, оторвался от народа; уже в первом периоде проявилась неустойчивость демократического сознания ученого - он выразил симпатии не только к революционеру-демократу Некрасову, но и к либералу Кавелину. Эта неустойчивость привела впоследствии к полному отрыву Николая Степановича от демократического движения в стране.

Третий период - старость, когда в сознании ученого произошел идейный перелом, определивший неудовлетворенность научной деятельностью и прожитой жизнью.

Чехов показывает сложность и противоречивость сознания ученого в этот последний период его жизни, составляющий основное содержание повести. С одной стороны, мрачные мысли и пессимистические настроения, связанные с болезнью, приближающейся смертью, а главное - с воспоминаниями о неудачно прожитой жизни. С другой - идейные искания, тоска по "общей идее", которые привели ученого к новой философии жизни, к новой линии поведения.

В течение длительного периода Николай Степанович равнодушно относился к окружающей его жизни, был пассивным созерцателем. В дневнике он так раскрывает свою пассивную философию жизни: "Я никогда не судил, был снисходительным, охотно прощал направо и (налево. Где другие протестовали и возмущались, там я только советовал и убеждал". А в конце жизни, когда ученый под влиянием идейного перелома в своем характере стал глубже всматриваться в жизнь, он пришел к убеждению о несостоятельности своей позиции созерцателя. В его рассуждениях появились новые нотки: "Говорят, что философы и истинные мудрецы равнодушны. Неправда, равнодушие - это паралич души, преждевременная смерть".

Так Николай Степанович радикально изменил свою точку зрения. Для "живого" человека равнодушие противопоказано, оно - "паралич души", "преждевременная смерть".

Новая линия поведения стала проявляться у Николая Степановича в более активных реакциях на отдельные жизненные явления: "Я и ненавижу, и презираю, и негодую, и возмущаюсь, и боюсь".

Активизация отношения к жизни у Николая Степановича проявлялась, между прочим, и в том, что он, прежде молча терпевший присутствие в семье ненавистного; ему пошляка Гнеккера, стал отпускать по его адресу колкости, заставлявшие краснеть жену и дочь.

Характерно для этой эволюции отношения к жизни то обстоятельство, что Николай Степанович стал переходить от абстрактных положений к более глубокому, социально-конкретному осмыслению жизненных явлений: "Прежде я презирал только деньги, теперь же питаю злое чувство не к деньгам, а к богачам, точно они виноваты; прежде ненавидел насилие и произвол, а теперь ненавижу людей, употребляющих насилие, точно виноваты они одни, а не все мы, которые не умеем воспитывать друг друга".

Все эти "точно" в рассуждении Николая Степановича свидетельствуют о том, что его новая мысль не пришла к определенным социально-логическим выводам.

Николай Степанович начинает догадываться, что "новые мысли и новые чувства произошли от перемены убеждений". Действительно, идейные искания ученого, его попытка найти "Общую идею" и с новой точки зрения осмыслить окружающую жизнь привели его к более глубокому пониманию действительности. Но в то же время в миросозерцании ученого рядом с новыми мыслями и новыми чувствами сосуществуют и старые - Николай Степанович не смог окончательно отказаться от пассивно-христианской философии. Христианские настроения героя сказываются, .в частности, в его рассуждении о необходимости для каждого человека встречать смерть как подобает христианину. Видимо, здесь сказывается влияние "Смерти Ивана Ильича" Л. Толстого, где утверждается та же идея.

В таком непоследовательном характере идейной эволюции героя своеобразно отразилась особенность мировоззренческой эволюции автора "Скучной истории". Чехов к концу 80-х годов пришел к переоценке ценностей в области этической и социальной философии. Философы-стоики Эпиктет и Марк Аврелий, проповедовавшие равнодушие к жизненным благам и долг, как основу человеческой деятельности, получают еще в "Скучной истории" положительную оценку как классики философской мысли, но Чехов, осуждающий в своей повести принцип равнодушия, подвергает уже ревизии философию стоицизма, хотя окончательно с ней не порывает. И только три года спустя в "Палате № 6" Чехов безоговорочно осуждает пассивную философию жизни и развенчивает двух своих кумиров в области этической философии - Марка Аврелия и Льва Толстого, которым он в значительной мере поклонялся в годы перелома.

Уже в "Скучной истории" начинает звучать тот философский мотив, который выразил великий предшественник Чехова Гете в конце "Фауста":

Лишь тот достоин жизни и свободы, Кто каждый день за них идет на бой!

Смерть не дала возможности Николаю Степановичу перестроить свою жизнь на новых началах. Наметившийся идейный перелом не получил завершения. Но перед смертью, в минуты душевного просветления, ученый начинает понимать, что пессимизм порочен; всей своей натурой иска

теля он рвется вперед, в будущее, пессимистическим настроениям противопоставляет веру в прогрессивное развитие науки, общества. Он говорит: "Я далек от того, чтобы восторгаться современностью, но ведь надо быть объективным, насколько возможно справедливым. Если теперь нехорошо, если настоящее несимпатично, то прошлое было просто гадко".

Так сквозь мрачный колорит "Скучной истории" прорывается могучее жизнеутверждающее начало, заложенное в социальном оптимизме Чехова.

Скупыми, но весьма выразительными штрихами обрисован Николай Степанович в семейных отношениях.

Равнодушный к окружающей его жизни, связанный с жизнью своей семьи только внешним образом, погруженный в свое "я", в свою научно-педагогическую деятельность, профессор "проглядел" процесс духовного развития жены и детей. В результате - жена превратилась в ограниченную мещанку, а дети стали черствыми и бездушными эгоистами. У профессора, жившего напряженным творческим трудом, выросли дети-белоручки, стремящиеся, к легкой жизни, к паразитизму. В семье воспитанного, высококультурного человека выросли невоспитанные, "малокультурные люди. В конце жизни профессору приходится пожинать горькие плоды дурного воспитания детей и уныло признаваться: "Мысли о детях отравляют меня".

Так жизнь отомстила ученому за то, что он перестал быть "живым" человеком в своей семье, пренебрег важными в человеческой жизни обязанностями - отца и воспитателя.

В разнообразном и богатом содержании "Скучной истории", посвященной преимущественно вопросам науки и; мировоззрения, видное место занимает тема искусства.

Используя материал этой темы для характеристики разносторонних интересов старого ученого, Чехов включил в рассуждения "Николая Степановича об искусстве и сваи заветные мысли о литературе и театре, которые волновали его в годы перелома. Кроме того, музыкально-эстетический материал в повести использован автором для постановки некоторых важных вопросов жизни.

Такова разнообразная функция темы искусства в повести Чехова.

В противоположность своему прозектору, читающему только труды по медицине, Николай Степанович читает французских и русских писателей, работы по искусству и социологии.

В отзывах об искусстве старый ученый выражает оригинальные суждения, в которых многое перекликается с эстетическими вкусами автора повести.

Николай Степанович любит читать французские книжки, не питая особенного расположения к русским авторам. Ученый считает, что вся новая русская литература, исключая "двух-трех стариков", находится вне большого искусства - это в своем роде "кустарный промысел".

Когда читаешь это место в "Скучной истории", то припоминаются эпистолярные высказывания Чехова о современной ему литературе. Чехов, высоко ценивший французскую литературу ("Франция чудесная страна и писатели у нее чудесные"), говорил о своей большой любви к таким русским писателям-современникам, как Л. Толстой, Гаршин, Короленко, а всех остальных писателей, включая и себя, называл просто "артелью" восьмидесятников, не представляющей большого литературного интереса. Наверное, с этой мыслью об "артели" восьмидесятников связана оценка в "Скучной истории" современной литературы как "кустарного промысла", существующего для того, чтобы его поощряли, но неохотно пользовались его изделиями.

Николай Степанович, говоря о литературных новинках, которые он прочитал в последние годы, не может ни одну из них назвать замечательной, похвалить без "но": "Умно, благородно, но не талантливо; талантливо, благородно, ноне умно; или, наконец, талантливо, умно, но не благородно"..

Эта характеристика связана с литературной эстетикой Чехова: он требовал от автора литературного произведения обязательного сочетания ряда качеств - таланта, ума, знаний, красоты и благородства формы.

Объясняя причину предпочтения французских авторов: русским писателям, Николай Степанович выражает свой

художественный вкус, близкий эстетическому credo Чехова. Ученый считает, что французские книжки не так скучны, как русские, и в них не редкость найти главный элемент творчества - чувство личной свободы, чего нет у русских авторов, которые опутали себя всякими условностями и контрактам" со своей совестью. "Умышленность, -осторожность, себе на уме, но нет "и свободы, ни мужества писать, как хочется, а стало быть, нет и творчества".

Мысль о необходимости для писателя чувства личной свободы 'и правды безусловной и честной - основа чеховской эстетики, лейтмотив эстетических суждений писателя в его переписке с современниками.

В этом credo Чехова, так непосредственно' выраженном в "Скучной истории", отражено верное понимание специфических особенностей творческой деятельности писателя. Чехов, развивая свою мысль о свободе творчества, заставляет героя повести провести аналогию между искусством и наукой, подчеркнув, что самостоятельность, чувство свободы и личная инициатива в науке не меньше нужны, чем в искусстве. Другими словами, перечисленные качества являются характернейшими признаками творческой деятельности человека в любой области; без этих предпосылок творчество вообще невозможно.

Чехов устами своего героя правильно квалифицирует чувство свободы " личную инициативу писателя и ученого как специфику сложной человеческой деятельности. Но заставляет насторожиться выступление старого ученого против всякой тенденциозности в искусстве, против стремления писателя выразить в творчестве свои социальные симпатии: "Один хочет быть в своих произведениях непременно мещанином, другой - непременно дворянином и т. д.". Это высказывание Николая Степановича перекликается с автокомментарием к рассказу "Именины", где Чехов заявляет, что для него важна борьба с ложью вообще, а не с консерваторами или либералами. В таком понимании свободы писателя сказывается аполитичность Чехова, его попытка оторвать художественное творчество от постановки и решения острых социальных вопросов.

Заслуживает внимания высказывание Николая Степановича о классиках. Он упрекает студентов в том, что они охотно поддаются влиянию писателей новейшего времени, даже не лучших, я совершенно равнодушны к таким классикам, как Шекспир, Марк Аврелий, Эпиктет, Паскаль;

по мнению ученого, в этом сказались неумение студентов отличить большое от малого и их житейская непрактичность.

Здесь, кроме интересного психологического наблюдения над литературными вкусами молодых студентов, которым ближе современность, чем классика, любопытен список классиков литературы и философии, куда включены любимые авторы не только старого ученого, но и самого автора, - особенно Марк Аврелий, которого Чехов в эти годы рекомендовал своим современникам как ценного философа.

Значительны высказывания чеховского героя о современном театре, в которых тоже много субъективных ноток.

14 февраля 1889 г. Чехов писал А. С. Суворину: "Я обещаю ни слова не говорить о театре, хотя удержаться трудно. Театр, повторяю, спорт и больше ничего... А в театр, как в школу, без которой нельзя обойтись, я не верю" !.

Не удержался Чехов от разговора о театре и в "Скучной истории" - так сильно волновал его этот вопрос! - и ряд важных своих мыслей о театре писатель передал герою своей повести. В частности, любимая мысль Чехова о том, что современный театр - не школа, повторяется и Николаем Степановичем.

Повесть лишний раз убеждает, как хорошо знал Чехов специфику театрального' искусства и как хорошо он понимал дурные стороны современного ему буржуазного театра. В высказываниях Николая Степановича затронуты и, существенные вопросы театрального искусства и мелочи театрального быта. Некоторые суждения о театре в "Скучной истории" предвосхищают, мысли К. С. Станиславского, создавшего в конце XIX века новый, "художественно-общедоступный" театр. К таким суждениям надо отнести жалобы Николая Степановича на низкопробный репертуар, состоящий из нелепых пьес, на дурные традиции и предрассудки в актерской среде, на отсутствие творческой дисциплины у актеров, на неумение держать себя на сцене и т. п. По указке автора Николай Степанович обратил внимание даже на такие "мелочи", как порядок в фойе, в коридорах, на вешалке, в антрактах. Туг предвосхищается мысль Станиславского о том, что театр начинается с вешалки.

Нельзя согласиться с млением Николая Степановича о комедии "Горе от ума" как о скучней пьесе. В данном случае никак нельзя отождествлять профессорскую мысль С авторской. Возможно Чехов такой трактовкой классического произведения Грибоедова хотел подчеркнуть непоследовательность взглядов профессора на классическое искусство и парадоксальность брюзжащего старого ученого, зашедшего слишком далеко' в своей критике репертуара современного театра.

В отрицательном отношении Николая Степановича к современному театру звучит и толстовская нотка - осуждение театра как слишком дорогого для государства института, персонал которого, вместо полезного, производительного труда занимается развлекательством праздной публики.

Чехов, конечно, разделял убеждение Николая Степановича о необходимости сценического реализма, правдивой трактовки на сцене важных жизненных явлений.

В "Скучной истории" Чехов высказал свое мнение и о статьях по искусству. Николай Степанович ополчается против них. Его неприятно поражают в этих статьях необычайная важность, игривый тон, фамильярное обращение с иностранными авторами, "переливание из пустого в порожнее". Эта критика Чеховым статей по искусству заставляет вспомнить созданный им позднее сатирический образ профессора-"искусствоведа" Серебрякова, который писал работы по искусству, ничего в нем не понимая.

Николай Степанович отмечает в литературоведческих статьях грубое отношение авторов друг к другу и беспринципность: "Друг к другу и к тем писателям, которых они критикуют, относятся они или излишне почтительно, не щадя своего достоинства, или же, наоборот, третируют их..." В этом высказывании, кроме объективной истины, сквозит и "авторская боль" Чехова, испытавшего много огорчений от чтения пошлых критических статей о своем творчестве.

Статьи по искусству Николай Степанович (как и Чехов-врач) противопоставляет работам врачей и естествоиспытателей с их скромностью и джентльменски покойным тоном.

Не в этом ли отношении Чехова к литературно-критическим статьям кроется причина того факта, что автор "Скучной истории" противопоставляет положительному ученому-медику поверхностного ученого-филолога?

Особое место отводится в "Скучной истории" музыкальному искусству. Музыка используется Чеховым как важный момент характеристики героев, а отдельные музыкальные образы имеют в повести глубокий философский "подтекст".

Старый ученый в своих записках рассказывает о домашних концертах. Дочь Лиза, обучающаяся в консерватории, и ее подруги играют на рояле, пробуют голоса. Около рояля стоит возлюбленный Лизы, Гнеккер, и слушает, принимает участие в разговоре о музыке. "Барышни и Гнеккер говорят о фугах, контрапунктах, о певцах и пианистах, о Бахе и Брамсе..."

Когда читаешь об этих концертах в доме профессора, вспоминаются музыкальные вечера в Бабкино, Луке, а позднее - в Мелихове, о которых рассказывают мемуаристы. Чехов любил музыку, понимал ее специфику. Музыка вошла важным компонентом и в его творчество - в содержание и форму его произведений. Музыкальными образами Чехов часто пользуется в своих произведениях для характеристики важных сторон жизни и психологии человека.

В "Скучной истории" хороню прожитая человеческая жизнь сравнивается с "красивой, талантливо исполненной композицией", имеющей удачный финал. Университетский лектор-мастер сравнивается с хорошим дирижером, который, "передавая мысль композитора, делает сразу двадцать дел: читает партитуру, машет палочкой, следит за певцом, делает движение в сторону то барабана, то валторны и пр.".

Случайно ли Чехов, описывая концерты в доме Николая Степановича, дважды упоминает о контрапунктах, о фугах, о Бахе - мастере фуг? Думается, что нет. Эти музыкальные места в повести имеют глубокий смысл.

Идейный рост Чехова, его философские искания в годы? перелома способствовали совершенствованию мастерства. Это выразилось прежде всего в более углубленном понимании жизни, психологии человека. Мысль О' сложности и противоречивости жизни Чехов выразил в двух своих художественно-философских произведениях конца 80-х годов - в "Огнях" и в "Скучной истории". Особенно глубоким жизненным содержанием отличается "Скучная история", в которой Чехов-художник с большой эстетической культурой - умело и тонко применил музыкальные образы и термины для характеристики сложных явлений жизни.

Чрезвычайно органичным для творческого метода Чехова оказался .музыкальный термин "контрапункт". Вдумчивый наблюдатель жизни с ее контрастами и противоречиями, Чехов в годы перелома пришел к тому суждению о жизни, которое великий русский композитор М. И. Глинка выразил в музыкальном образе: "Все в жизни есть "контрапункт", т. е. противоположность".

В "Скучной истории" "контрапункты" показаны прежде всего в музыкальных эпизодах повести. Жена профессора устраивает домашние концерты не из любви к музыкальному искусству, а потому, что так принято в "благородных" семьях, потому что эти концерты служат своеобразной приманкой для женихов дочери. Когда гости говорят о музыке, она, "боясь, чтобы ее не заподозрили в музыкальном невежестве, сочувственно улыбается им или бормочет: "Это прелестно... Неужели?.. Скажите..."

С апломбом ведет себя на домашних концертах Гнеккер, человек, чуждый искусству. Профессор это сразу почувствовал: "Слишком уж кажутся мне подозрительными его авторитет и то достоинство, с каким он стоит около рояля и слушает, когда кто-нибудь поет или играет".

Николай Степанович в своих размышлениях о Гнеккере провел удачную социальную аналогию: "Богатые люди имеют всегда около себя приживалов; науки и искусства тоже". Действительно, трудно себе представить более разительный "контрапункт", чем тонкое музыкальное искусство и "приживал" в искусстве, пошляк Гнеккер!

А вот "приживал" в науке - прозектор. В гостях у Николая Степановича он в продолжение всего обеда рассказывает одни и те же нудные истории об открытиях и плагиатах в науке, наводящие уныние на всех обедающих. А когда при нем заводят речь о музыке, о фугах и контрапунктах, то он "скромно потупляет взоры и конфузится; ему стыдно, что в присутствии таких серьезных людей, как я и он, говорят о таких пошлостях".

Это отношение прозектора к искусству, подмеченное умным Николаем Степановичем, - весьма выразительный штрих в характеристике ограниченного специалиста-педанта. Дело не только в том, что прозектор совершенно чужд музыке и проявляет исключительное невежество. В этом "котрапункте" - прозектор и музыка - заложен и другой, более глубокий смысл.

Фуги и контрапункты, упоминаемые Чеховым, превращаются в музыкально-философские образы, передающие сложность и противоречивость жизни, недоступные пониманию ограниченного человека, поверхностно воспринимающего ее, ушедшего от широкой, многообразной жизни в узкий мирок своей специальности.

Музыкальные образы с глубоким философским "подтекстом" в "Скучной истории" свидетельствуют о "полифоничности" художественного мышления и творческого метода Чехова, глубоко проникавшего в сложное, многогранное и противоречивое содержание жизни и отражавшего жизнь во всей ее противоречивой многосторонности.

В "Скучной истории" можно найти много ярких "контрапунктов", помимо уже указанных. Вот "контрапункты" в личной и семейной жизни Николая Степановича. Прекрасная, красивая девушка Варя с чистой душой, хорошим, ясным умом, которую страстно полюбил Николай Степанович, с течением времени превратилась в сырую, неуклюжую старуху и, главное, в ограниченную мещанку. В семье профессора росли две девочки - дочь Лиза и дочь умершего друга Катя; воспитанием обеих Николай Степанович по-настоящему не занимался ("заниматься ее воспитанием было мне некогда, наблюдал я ее только урывками". Эти слова профессора можно полностью отнести не только к Кате, но и к Лизе). Но вот чужая девочка впоследствии сделалась близким человеком, другом Николая Степановича, а выросшая дочь стала чужим, далеким человеком.

Разнообразные "контрапункты" в жизни отмечал наблюдательный Чехов также в своих письмах и в записных книжках.

Несколько примеров из записных книжек Чехова:

"Бездарный ученый, тупица, прослужил 24 года, не сделав ничего хорошего, дав миру десятки таких же бездарных узких ученых, как он сам. Тайно по ночам он переплетает книги - это его истинное наслаждение. К нему ходит переплетчик, любитель учености. Тайно по ночам занимается наукой".

"Действующее лицо так неразвито, что не верится, что оно было в университете".

"Университет развивает все способности, в том числе - глупость".

"На его великолепное, чистое, широкое чувство ответили так мелко".

"Дурная, а детей научила хорошему".

"Чем культурнее, тем несчастнее".

"У бедных просить легче, чем у богатых".

Л. А. Авиловой Чехов писал: "Вы пишете, что у меня необыкновенное уменье жить. Может быть, но бодливой корове бог рог не дает. Какая польза из того, что я умею жить, если я все время в отъезде, точно в ссылке. Я тот, что по Гороховой шел и гороху не нашел, я был свободен и не знал свободы, был литератором и проводил свою жизнь поневоле не с литераторами" (Т. 18, стр. 84.).

В связи с этими жизненными "контрапунктами", замеченными Чеховым, вспоминается одно высказывание М. Горького того же периода, когда было написано Чеховым письмом к Авиловой: "Да, жизнь, когда она не психологическая выдумка, мудреная штука". (М. Горький. Собр. соч. Т. 18, стр. 139.)

Основной "контрапунктический" мотив повести - "мое имя и я". Знаменитый, всемирно известный ученый в силу железных законов природы превращается в дряхлого старика с полным упадком физических и духовных сил, впереди - смерть. "Мне хочется крикнуть громким голосом, что меня, знаменитого человека, судьба приговорила к смертной казни".

Первоначальное заглавие "Скучной истории" - "Мое имя и я" - отражало этот кричащий контраст. Чехов отказался от такого заглавия, вероятно, потому, что оно подчеркивало биологическую трагедию ученого, а писателя больше интересовала социально-философская сторона образа Николая Степановича.

Смерть не щадит даже знаменитого человека - это не тривиальное суждение обывателя. За ним кроется скорбная философская дума, с которой выступили в русской литературе до Чехова поэты-философы Баратынский и Тютчев, выдвинувшие концепцию рокового разлада между человеком и природой. Тютчев спрашивал:

Откуда, как разлад возник? И отчего же в общем хоре Душа не то поет, что море, И ропщет мыслящий тростник?

Человек отличается от других живых существ мыслью, глубоко проникающей в сущность, законы природы, и в то же время даже наиболее глубоко мыслящий человек оказывается хрупким тростником, бессильным перед незыблемым "законом уничтожения". Умирающий Николай Степанович - это "мыслящий тростник". Тютчев взял это образное выражение у Паскаля ("le roseau pensant"). Видимо, не случайно, что Чехов включил в профессорский список любимых классиков философии, кроме стоиков Эпиктета и Аврелия, также Паскаля. Тут устанавливается глубокая внутренняя связь между образным выражением у Паскаля и образом ученого.

Тот же философский "контрапункт" - человек, "мыслящий тростник", понимающий роковую необходимость смерти, и стихийная, мощная, "блаженно равнодушная" природа с ее вечным круговоротом бытия - лежит в основе рассуждений ученого о природе: "Природа по-прежнему кажется мне прекрасной, хотя бес и шепчет мне, что все эти сосны и ели, птицы и белые облака на небе через три или четыре месяца, когда я умру, не заметят моего отсутствия". Над грозной "загадкой смерти" не раз задумывался Баратынский - Гамлет (по выражению Пушкина). Смерть волнует и чеховского ученого, часто рассуждающего о ней. Перед ее лицом ему нередко представлялась бессмысленной и ничтожной человеческая жизнь. Порой надвигающаяся смерть вызывает в нем страх и ужас.

Не оставался равнодушным к "загадке смерти" и Чехов, о чем свидетельствуют его письма; особенно сильно переживал Чехов смерть близких ему людей - брата Николая и отца. Но Чехов-материалист принимает смерть спокойно как неизбежный закон природы. И в этом отношении Чехов заметно отличается от своего героя, который подчас думал о смерти мелко, трусливо. Если Николай Степанович перед лицом смерти впадает в безнадежный пессимизм, то мысль автора "Скучной истории" о смерти светла, философски-спокойна - это ощущается во всем "подводном течении" повести. Недаром Чехов, создавая ее, так тщательно боролся с проникновением "отвратительного настроения": Чехов остро переживал смерть брата, но он знал, что эта боль души у него - временное явление, а не мрачная философия жизни.

Разрабатывая "контрапункт" - "мое имя и я", Чехов рисует картину физического и интеллектуального распада личности профессора: голова и руки у него трясутся от слабости, мучительные бессонницы, память ослабела, недостаточно последовательности в мыслях и т. п. И в то1 же время отмечается интересная психо-физиологическая деталь: за научной статьей больной профессор чувствует себя гораздо свободнее, чем за поздравительным письмом или докладной запиской. Другими словами, профессиональная привычка стойко держится в ослабевшем человеческом организме.

Удивительный факт: Чехову, точно и убедительно рисовавшему физическое состояние и психологию больного, умирающего старика, было всего 29 лет! Это чудо литературного искусства можно объяснить двумя причинами: художнической интуицией гения и медицинским образованием писателя.

В конце повести Чехов заставляет своего героя в последний раз вернуться к мотиву "мое имя и я".

"Теперь мое имя безмятежно гуляет по Харькову. Месяца через три оно, изображенное золотыми буквами на могильном памятнике, будет блестеть, как самое солнце, - и это в то время, когда я буду уже покрыт мохом..."

Последняя сцена повести - встреча Николая Степановича с Катей в харьковской гостинице. Тщетно ждет Катя от своего друга ответа на мучивший вопрос: что делать? Николай Степанович не в силах дать ответ, он знает только одно: "душа этой бедняжки не знала и не будет знать приюта всю жизнь, всю жизнь!"

Полная безысходной тоски, Катя уходит от Николая Степановича. "Я молча провожаю ее до дверей... Черное платье в последний раз мелькнуло, затихли шаги... Прощай, мое сокровище!"

Элегический финал написан Чеховым музыкально, он звучит как реквием, столько в нем настроения! Он передает и безнадежность положения умирающего человека, и глубоко скорбное состояние бесприютной Кати, и лирическое прощание героя-неудачника со своим единственным другом...

Когда думаешь об этом элегическом финале и о других эпизодах "Скучной истории", повествующих о тяжелых переживаниях умирающего Николая Степановича, то начинаешь улавливать внутреннюю, интимную связь этих мест повести с двоек ратным упоминанием в "Скучной истории" о композиторе Брамсе - одном из прославленных создателей реквиемов. По всей вероятности, Чехов, знавший и любивший музыку, создавая свой "реквием", использовал личные впечатления от "Реквиема" Брамса, жившие в его творческой памяти.

Исследователя должен заинтересовать вопрос: почему Чехов заставляет своего героя в конце жизни ехать в Харьков? Случайно назван этот город? До некоторой степени приоткрывают завесу над творческой лабораторией писателя следующие биографические факты: Чехов, как мы узнаем из его писем, в начале 1889 г. ездил в Харьков; дорогу от Сум до Харькова считал "прескучнейшей"; о Харькове в "Скучней истории" говорится, что он-"какой-то серый город". Таким образом устанавливается цепь психологических ассоциаций: "серый город" "прескучнейшая" дорога к нему - финал жизни как "скучной истории" в этом городе.

Интересны отдельные детали в психологическом содержании "Скучной истории".

Когда в страшную "воробьиную" ночь Николаю Степановичу показалось, что он умирает, его тяжелые "предсмертные" переживания прервала жена, неожиданно вошедшая с сообщением о болезни дочери. Очень довольный тем, что кончилось его мучительное одиночество, он сразу забыл о своем тяжелом состоянии и охотно согласился подняться наверх к дочери, хотя сам еле держался на ногах.

В этой ночной сцене есть еще одна любопытная ситуация. Когда отец появился в комнате больной дочери, Лиза бросилась с рыданием к нему на шею: "Папа мой добрый... папа мой хороший. Крошечка мой, миленький... Я не знаю, что со мной... Тяжело". "Она обнимает меня, целует и лепечет ласкательные слова, какие я слышал от нее, когда она была еще ребенком".

Взрослая дочь, такая уже далекая отцу, в минуту страха перед неведомой болезнью, превращается в маленького ребенка, ищущего спасения у отца.

В психологической характеристике прозектора проявляется одна особенность, характерная для композиционного мастерства Чехова. Писатель не сосредоточивает характеристику даже второстепенного персонажа в одном месте произведения - она дается в разных местах, постепенно и последовательно вырисовывается о6раз в отдельных чертах и деталях.

Прозектор в первой главе повести показан как ученый.. в научной обстановке, в своих университетских занятиях. Дополняет характеристику прозектора Чехов в четвёртой главе, когда приходит к Николаю Степановичу проведать больного товарища. Чехов пользуется этим эпизодом, чтобы показать прозектора с "человеческой" стороны. Оказывается, что и в другой, неслужебной обстановке, у больного коллеги, прозектор остается все тем же сухим педантом, не проявляет никаких подлинно человеческих качеств. А ограниченность духовных интересов прозектора, отмеченная уже в первой главе, получает дополнительную характеристику в четвертой: он старается развлекать больного. Николая Степановича нудными научными новостями, изложенными длинно и книжно, и молчаливо осуждает разговоры обедающих о музыке как недостойные серьезных людей.

Композиционное мастерство Чехова проявилось и в изображении истории любви Михаила Федоровича к Кате. История любви показана в трех этапах - в трех сценах.

Первая встреча читателя с филологом происходит зимой, в уютной комнатке Кати, где гостями у нее были: Николай Степанович и Михаил Федорович. Последний, как всегда, шутил, балагурил, рассказывал анекдоты из университетской жизни, раскладывал пасьянс. Когда Николай Степанович собрался уходить, филолог попросил разрешения у Кати посидеть еще немножко и, получив его, остался, когда ушел его старый друг. Читатель не прядал, большого значения этому факту, не видя во внешнем поведении профессора-филолога проявления каких-либо лирических чувств по отношению к Кате.

Вторая встреча читателя с филологом происходит летом на даче у Николая Степановича. Читатель узнает.

что Михаилу Федоровичу давно уже нужно ехать за границу, но он каждую неделю откладывает свой отъезд, что с ним произошли кое-какие перемены (осунулся, стал хмелеть от вина), а по поведению Михаила Федоровича читатель догадывается, что тот полюбил Катю. Он нетерпеливо поджидал возвращавшихся с прогулки Катю и Николая Степановича, суетливо высаживает Катю из экипажа, торопится задавать вопросы. Читатель узнает, что Михаил Федорович в последнее время бывает у Кати каждый день, что он стыдится этой привычки ежедневно посещать Катю и поэтому мотивирует свой приезд к ней какой-нибудь очевидной нелепостью, вроде: "Ехал мимо по делу и дай, думаю, заеду на минутку".

Из этой же сцены на даче читатель также узнает, что Катя не отвечает на чувство Михаила Федоровича.

"Опять этот Михаил Федорович! - говорит Катя с досадой. - Уберите его от меня, пожалуйста! Надоел, выдохся... Ну его!"

И, наконец, в третьей сцене, в одном только штрихе показана сильная, страстная любовь Михаила Федоровича и ее безнадежность.

Катя, беседуя с Николаем Степановичем в харьковской гостинице, достает из своей дорожной сумочки платок и вместе с ним вытаскивает несколько писем, которые с ее колен падают на пол. Николай Степанович подбирает их с полу, на одном из них узнал почерк Михаила Федоровича и нечаянно прочитывает кусочек слова "страст..." Скупо, просто, с естественной мотивировкой сказано о страстной любви Михаила Федоровича. И также в одной лаконичной, но многозначительной детали показано безразличное отношение Кати к его любви: "Катя поправляет прическу, надевает шляпу, потом комкает письма и сует их в сумочку..."

Некоторые читатели рукописи "Скучной истории", как это мы узнаем из письма Плещеева к Чехову, видели в письме Михаила Федоровича с кусочком слова "страст..." натяжку. Автор в ответном письме Плещееву (от 3.0 сентября 1889 г.), ссылаясь на свое чутье, считал оправданной сцену с письмом Михаила Федоровича по тем соображениям, что в финале повести необходимо сконцентрировать впечатление от всей повести, а для этого надо хотя бы мельком упомянуть о тех, о ком раньше говорилось. К этим убедительным словам автора можно еще добавить, что

чутье большого художника подсказало Чехову верную и естественную композицию повести. В конце "Скучной истории" завершаются три сюжетные линии и показаны психологические финалы, связанные с сюжетом повести.

"Скучная история" - последнее значительное произведение Чехова 80-х годов. Повесть Чехова представляет собою художественно-исторический памятник эпохи и в то же время это - живая, актуальная вещь.

Далеко позади остались чеховские времена. С тех пор русская действительность, жизнь наших университетов радикально изменились. Подавляющее большинство советских ученых работает в науке творчески, продуктивно, своей большой общественно-полезной деятельностью честно служит народу.

Но и в нашей научной среде еще встречаются метко обрисованные Чеховым типы ученых - талантливые, но мало активные в общественной жизни страны ученые, вроде чеховского старого профессора; трудолюбивые, но мало полезные для творческого развития науки "прозекторы"; карьеристы-"докторанты", стремящиеся только к личному благополучию.

Советская литература, отображая творческую жизнь деятелей науки нашей страны, рисует их разнообразные типы. Наряду с прославлением энтузиастов науки, ученых-патриотов, советские писатели (Леонов Гранин, Гор и др.) развенчивают лжеученых, карьеристов и паразитов в науке, бездарных плагиаторов. Несомненна чеховская традиция в разработке темы науки советскими писателями.

Нам близки и чеховская высокая оценка роли науки, служащей народу, работающей для процветания Родины, и чеховский идеал университетского работника - творчески работающего ученого, вдумчивого педагога и активного общественного деятеля.

ищу любовника в москве от 35 лет.