Дорогая Маша, обнимаю тебя за твое милое письмо - я ждала его долго.
Где же мы можем увидеться? Я хоть и мало играю, как говорится, не у дел, но все же трудно думать даже о поездке в Крым. Может, ты надумаешь приехать в Москву? Подумай.
Я живу тихо и вообще как-то не знаю, как взяться за жизнь - за последнюю главу... Непокойна я и кляну себя за это.
...На днях ездила в Ленинград с нашими читать в концерте. Ездила простуженная, и поэтому было не очень приятно.
Город прекрасен. Разрушения от бедствий везде еще чувствуются. Странно, что люди живут там в квартирах, а не на конках, как у нас.
Вечер памяти Антона Павловича прошел, по-моему, неуютно. Колонный нарядный зал, публика - два мира, резко противоположных друг другу: что нравилось одним, то возбуждало недоумение у других. Мне было трудно читать в этом праздничном помещении и этой разношерстной публике.
Мои воспоминания - только для тех, кто знал и понимал и любил Антона Павловича, характера интимного и понятны только в аудитории, приспособленной к литературным выступлениям. Теперь на все мои доводы отвечают: невыгодно такую программу показывать в маленьком помещении. Луначарский читал долго, но... я его не слушала, так и сказала ему, что не буду слушать. Кажется, говорил о дурно понятой «чеховщине», - никто толком мне не мог передать содержание.
В театре у нас пойдет пьеса Тренева «Пугачевщина», репетируют. Я не занята, так как там всё бытовики - народ, казачество.
Наш «Вольдемар» все еще упивается музыкальной студией, а сборов она не дает. Захотелось ему звуков сладких под старость - забавляется. К. С. на все молчит, работает. Вчера читал нам свою пьесу А. Толстой - много есть интересного, сочный язык, но 4-ый акт слаб...
Через кого ты получила письма А. П. ко мне? Их не пропускают в Россию, а я с собой привезла только две книжки и еще не смогла тебе послать.
Пока кончаю, целую, обнимаю тебя и очень рада, что завязалась связь с тобой.