М. Дросси-Стейгер. ЮНЫЙ ЧЕХОВ

Чехов был близким товарищем моего брата, Андрея Дросси (Андрей был одним классом младше Чехова), и моим другом. Он очень часто бывал в нашем доме. Особенно хорошо помню Антошу гимназистом четвертого - пятого класса. Он вспоминается мне наблюдательным и скрытным. Никогда не видала его очень веселым. В домашних спектаклях очень предпочитал роли неудачников и меланхоликов. В «Лесе» («Лес» - пьеса великого русского драматурга А. Н. Островского (1823-1886)) он играл Несчастливцева.

Спектакли происходили в гостиной. Публике выдавались нумерованные билеты, белые - в партер, серые - на галерку (передняя). Чехов всегда заботился о том, чтобы вся прислуга приглашалась на спектакли. Приходили бывшие дворовые люди моей матери - любимая горничная Анна Федосеевна, не решавшаяся раздеваться в комнате, если в ней висела фотография барыни; повар Степан, который, подобно Фирсу, называл старую барыню «барышней»: «Барышня, посмотрите меню...»; кучера, мальчики на побегушках и другие.

На посетителей галерки спектакли производили большое впечатление. Когда однажды кто-то из нашей «труппы» декламировал «Белое покрывало» («Белое покрывало» - стихотворение немецкого поэта Морица Гартмана (1821 - 1872), которое переведено на русский язык А. Апухтиным и М. Михайловым), с дочерью кухарки - Лизой сделалась истерика. Взволнованный Антоша прибежал к моей матери: «Дайте скорей капель!» Их не оказалось, - и Антоша побежал в аптеку. Этот мелкий случай, между прочим, хорошо характеризует отношение Антоши к прислуге - подлинное человеческое участие. В нашем доме Антоша был всеобщим любимцем прислуги, и все они радовались его приходу. Звали ласково Антошей. С кучерами его связывал интерес к лошадям. Нередко Антоша, являясь к нам, первым делом уходил на конюшню и с интересом наблюдал, как кучер Филипп ходит за лошадью, запрягает ее и т. д. Приходя потом к нам, Антоша обдавал нас запахом конюшни.

Моя мать, Ольга Михайловна Дросси, урожд. Калита, владела имением в Миргородском уезде Полтавской губ., богатом вишневыми садами. После освобождения крестьян мать с бывшими крепостными приехала в Таганрог. Мать любила Антошу и отличала его среди гостей-гимназистов. Она часто беседовала с Антошей и между прочим рассказывала ему об этих вишневых садах, и, когда много лет спустя я прочла «Вишневый сад», мне все казалось, что первые образы этого имения с вишневым садом были заронены в Чехове рассказами матери. Да и крепостные Ольги Михайловны в самом деле казались прототипами Фирса. Так, например, был у нее дворецкий Герасим, - он стариков называл молодыми людьми.

У нас в доме часто музицировали. Когда к нам приходил гимназист Илюша Данилов - виолончелист (на правой руке у него не хватало одного пальца), составлялись ансамбли. Брат играл на скрипке. Данилов на виолончели, наша гувернантка Полина Петровна Гепферт - на рояле. Наш знакомый гимназист Левицкий (одноклассник Андрея) также играл на скрипке. Мы вдвоем с Антошей слушали. Музыку Антоша любил.

Полина Петровна была старая дева, очень жеманная, непрестанно оправлявшая на себе платье и красневшая по всякому поводу. Антоша изумительно копировал ее манеры. Бывало, Антоша ее передразнивает, а она потом входит, - и трудно было удержаться от смеха. Но Полина Петровна любила Антошу и часто специально для него покупала в кондитерской, которую держал ее дядя, сладкий пирог - «Алек-сандркухен».

Среди других гостей, товарищей или знакомых Антоши, у нас бывали Камышанский (гимназист, одноклассник Андрея), Евлампия и братья Гончаровы, Савельев Дмитрий, Мельцарик, сестра Филевского, Кацевариги (гимназист, мать - русская, отец - грек).

Я любила немного пококетничать и покапризничать. Бывало, придет Антоша, а я его не пускаю к себе в комнату:

- Принеси монпансье на двадцать копеек, тогда пущу!

И Антоша покорно приносил. Только в случае особого расположения я пускала за десять копеек. С семьей Чеховых меня связывала еще дружба с Марией Чеховой.

Нередко Антоша проявлял ко мне трогательное внимание. Однажды он сидел у нас, а я была в гимназии. Шел снег, поднялась метель. Антоша забеспокоился: надо поехать за Маней! И сам отправился в женскую гимназию и привез меня домой.

Еще о домашнем театре: на спектакли приходило много знакомых, соседей. Некий Брусали в енотовой шубе, три барышни Караспасовы, одна из которых вышла замуж за учителя Островского. Волнующие приготовления к спектаклю: зажигали «театральные» лампы, у которых часто лопались стекла. Занавес был из кретона, с наклеенными попугаями и жар-птицей. В буфетной комнате стояли два стенных шкафа, хранивших театральный гардероб и реквизит - старые шпоры, парики, и здесь же стояли пирожные и пирожки. Андрей Дросси, ставший по окончании гимназии корнетом и затем гусаром, пожертвовал ментик, в котором выступила Филевская в «Дочери второго полка» («Дочь второго полка» - переделка комической оперы «Дочь полка» итальянского композитора Гаэтано Доницетти (1797-1848)). Она пела:

 Полк, за мной,

 Полк, за мной!

Мальчики увлекались играми во дворе нашего дома - лаптой и воздушными змеями. Чехов играл в лапту отлично. Меня часто мальчики обижали за неудачный запуск змея, Антоша - никогда и всегда утешал, если я подвергалась обиде.

Часто гуляли мы в городском саду, где была «гимназическая аллея». Играли в бег наперегонки с Антошей, Левицким, Камышанским. Среди гимназистов ходило про меня следующее стихотворение:

 Передо мной проносится игриво

 Оркестр и шумный сад,

 С своею чудною косою

 Маруся с шляпкою в руках.

 И всяк воркует ей - Маруся,

 Я вас боюсь, я вас страшуся.

С братом часто Антоша отправлялся на прогулки в Дубки или Карантин, а также и в городской театр на галерку.

У Дросси жил гимназист Исаак Борисович Срулев (еврей). Антоша дружил с ним и любил его. Вместе давали урок у шлагбаума, получая три рубля в месяц. Впоследствии Срулев уехал в Харьков в университет, где и умер еще студентом (он был болезненный мальчик).

У брата была литературная жилка: он, например, сочинял эпиграммы.

Братья Чехова у нас не бывали.

Чехов отца не любил. Никогда не называл его папой, всегда - отец. Однажды я пошла вместе с Антошей в лавку Павла Егоровича. У него были тетради по 5 и 3 копейки. Я заплатила 3 копейки, а взяла тетрадь за 5 копеек. Павел Егорович с бранью догнал меня на улице и отобрал тетрадку.

У нас в женской и мужской гимназии были общие учителя: Цабель (немецкий язык), Покровский. Голос у Покровского был дивный, служба его в церкви превращалась в оперный спектакль. Он любил насмешливые прозвища - брата называл Дросос.

В доме Стейгер до сих пор сохранилось многое от обстановки тех времен. Канделябры, позолоченные настольные часы под стеклянным колпаком. Антоша любил очень заводить эти часы и слушать их мягкий бой. Иногда он щелкал по колокольчику...

Павел Егорович Чехов у нас в доме не бывал. Но Митрофан Егорович посещал. На нас, детей, он - с его поклонами, крестами, бородой, истовостью и фразой «если бог благословит» - производил впечатление чего-то не вполне обычного, почти «изуверского».

У меня были письма Чехова и его записочки, - это потерялось...

Спустя много лет Чехов встретился с Андреем Дросси на какой-то железнодорожной станции. Выпили и вспомнили детские годы. А моя последняя встреча с Чеховым произошла так. Я ехала с мужем в коляске. Видим, какой-то человек стоит на берегу и смотрит на море. Потом, обернувшись к нам, погрозил мне пальцем. В первый момент мы подумали, что это сумасшедший. Чехов сделал этот жест, вспомнив, как мой отец когда-то имел привычку грозить мне пальцем.