ПРЕДИСЛОВИЕ

 Связи, степени родства, завещатели
 и наследники и их взаимные права -
 все раскроется геральдикой науки... 

Л. И. Герцен

Взаимоотношения творчества писателя с литературой прошлого и с современным ему литературным движением - серьезная исследовательская проблема.

Чехов не раз с досадой говорил о попытках сопоставлять его произведения с произведениями других писателей. Первое известное упоминание о Чехове в литературной критике начиналось со сравнения: фельетонист походя упомянул рядом с Альфонсом Доде «какого-нибудь Антошу Чехонте» как величину, с его точки зрения, несоизмеримо меньшую (См.: Буква [И. Ф. Василевский]. Петербургские наброски// Русские ведомости. 1882. 1 декабря). Впрочем, позднее другой рецензент сравнил автора сборника «Сказки Мельпомены» с Брет Гартом, будучи уверен, что это лучшая аттестация для молодого писателя (См.: Яго [П. А. Сергеенко]. Летучие заметки. Нечто о смехе//Новороссийский телеграф. 1884. 1 декабря).

Сопоставления-приговоры, когда сравнивают, чтобы одно писательское имя принизить или, наоборот, возвысить за счет другого, - объектом таких сопоставлений Чехов не раз становился в статьях критиков-современников.

Сопоставления чаще всего сводились к поверхностным аналогиям, попыткам неизвестное и самобытное определить через уже известное. В Чехове видели «смесь Стриндберга с Мопассаном» ( См.: Звездич П. [Л. И. Ротенштерн]. Антон Чехов перед судом немецкой критики//Одесские новости. 1897. 29 сентября), «Теккерея, помноженного на Мопассана» (Немирович-Данченко Вас. И. На кладбищах. Ревель, 1921. С. 34), и т. д. Одно из первых представлений Чехова американским читателям звучало так: «...тот самый Чехов, которому М. Горький посвятил свой роман «Фома Гордеев» (Цит. пo: Anton Chekhov's Life and Thought/Ed, by S. Karlinsky. Berkeley, 1975. P. 363). Нечего и говорить, что самобытность при таких чисто внешних сравнениях полностью пропадала.

Разумеется, ничего кроме раздражения или горькой иронии у писателя такого рода привязки вызвать не могли, «...мне противно это высасывание из пальца, пристегивание к «Обломову», к «Отцам и детям» и т. п. Пристегнуть всякую пьесу можно к чему угодно...» (Чехов А. П. Полн. собр. соч. и писем. В 30-ти т. Письма. В 12-ти т. М., 1974-1982. Т. 8. С. 319. В дальнейшем ссылки в тексте на это издание. При цитировании писем перед номером тома ставится буква П. Курсив в цитатах, кроме оговоренных случаев, - наш). «Лжедмитрий и актеры», «Тургенев и тигры» - такие статьи писать можно, и они пишутся» (17, 86).

Но сам Чехов в своих суждениях о литературе не раз устанавливает литературные связи того или иного писателя, произведения, дает примеры точных и глубоких сопоставлений.

Он замечает, что «Екклезиаст» подал Гёте мысль написать «Фауста». Считает, что без учета роли Гоголя нельзя представить историю русского романа. Говоря о «буржуазности» произведений Баранцевича, противопоставляет им «аристократичность» произведений Толстого и Тургенева. Высказывает мысль о тесном родстве «сочного русского стиха» и прозы Пушкина, Лермонтова, Полонского. Утверждает, что после Мопассана по старинке писать уже невозможно...

В этих сопоставлениях нет какой-либо системы или строгой терминологии. Несомненно одно: Чехов видел,, что для объяснения явлений литературы часто необходима литературная же перспектива - будь то установление литературного генезиса, литературного контекста или типология литературных явлений. Важно, чтобы устанавливаемые связи были действительными, а не мнимыми. И не становились бы самоцелью, а открывали что-то новое в произведении и его авторе.

Между тем в понимании и изучении литературных связей его собственного творчества многое остается спорным и неясным.

Достоевский говорил, что «Каменный гость» Пушкина кажется написанным испанцем, а в образах «Пира во время чумы» слышен «гений Англии». Почти у всех крупнейших предшественников и преемников Чехова в русской литературе - от Лермонтова до Горького - мы найдем опыты такого перенесения себя в иную культуру, опыты освоения литературных форм иных народов и стран, иных времен. У всех, но не у самого Чехова.

«Литература по поводу литературы» - этого не скажешь ни об одном из чеховских произведений. Нет в его сюжетах вторичности, отраженности, нет произведений чисто литературного происхождения. Пишет он только на российском, современном ему материале.

Нет в его произведениях и особой литературности, воспитанной на книгах из дворянских русских усадебных библиотек - книг старинных, редких, любопытных. Нередко цитата, строка из такой книги служит главной темой, лейтмотивом произведений Тургенева, Лескова, Бунина, но ничего подобного не встречается у Чехова.

Наверное, поэтому своего рода аксиомой стало положение о «нелитературности» Чехова, о том, что Чехов - это «один из самых свободных от непосредственных книжных влияний писатель» (Роскин А. И. А. П. Чехов. Статьи и очерки. М., 1959. С. 131). Считается, что изучение литературных связей мало что дает для понимания его произведений, что «книжный, духовный слой действительности» не служил стимулом для чеховского творчества: «Даже тогда, когда Чехов сам называет книжные источники своих произведений, за ними всегда лежат более глубокие источники - жизненные» (Полоцкая Э. А. Чехов. Движение художественной мысли. М., 1979. С. 49, 51). В исследованиях, комментариях к чеховским произведениям нередко проводится противопоставление двух видов источников: «жизненных» (биографических, общественных, бытовых и т. п.) и «литературных» (произведений прошлой и современной литературы как возможных творческих импульсов). Достаточно последовательно такой подход проведен в комментариях последнего, академического, собрания сочинений и писем Чехова.

Литература, отражающая действительность, и сама действительность какова она есть - такое противопоставление, конечно, имело для Чехова определенный смысл. В рассказе «Почта» читаем: «Солнце взошло мутное, заспанное и холодное. Верхушки деревьев не золотились от восходящего солнца, как пишут обыкновенно, лучи не ползли по земле, и в полете сонных птиц не заметно было радости...» (6, 338).

Вот это полемическое отношение к тому, «как пишут обыкновенно», постоянный и неустанный пересмотр найденного писателями - предшественниками и современниками действительно характерны для Чехова: поиск нового в литературе, творческий вызов, произведения, написанные «вопреки всем правилам».

Но противопоставление литературы действительности, принижение одного за счет другого? Такое приписать Чехову невозможно. Созданное Шекспиром, Гоголем, Толстым было для него не антидействительностью, а продолжением действительности, особой ее сферой. Замечательные творения литературы для него, как и для героя его «Письма», стоят в одном ряду с грозными, чудесными явлениями природы, «которые мы должны научиться объяснять, не дожидаясь, когда они сами станут объяснять нам что-нибудь» (7, 515). Писал он, никогда не упуская из виду великого назначения и великих возможностей литературы, явленных его предшественниками.

Прошлая культура вся в целом оставляет след в культуре последующей. И писатель формируется, в широком смысле, под воздействием всей предшествующей литературы. В этом широком и общем смысле творчество Чехова соотносимо со всей совокупностью завоеваний литературы прошлого, прежде всего наиболее выдающихся ее представителей. Помимо этой общей ориентированности на предшествующую большую литературу (одновременно как на образец и на объект творческой полемики) произведения Чехова, конечно, отражают и круг его чтения, и литературные пристрастия и антипатии, и следы современного ему литературного потока. В числе авторов, упоминаемых или цитируемых Чеховым в его произведениях, - имена от Марка Аврелия, Епиктета, Шекспира до Гребенки, Надсона, Шпильгагена. В работах о Чехове зарегистрировано множество случаев соотнесенности его произведений с образами и мотивами русской и мировой литературы.

Очевидно, что Чехов использовал опыт предшествующей ему литературы и духовной культуры человечества (и этим он не отличался от любого большого писателя), но иначе, чем, скажем, Пушкин, Достоевский, Тургенев, Бунин, Горький. Речь должна идти об особом типе отношения к прошлой культуре, особом типе «литературности». Связи писателя с предшественниками и современниками складываются в определенную систему. У каждого писателя эта система - своя, она-то во многом и определяет его индивидуальность и определяется ею.

Исследователями Чехова накоплен богатый эмпирический материал, но правильная перспектива, в которой должны рассматриваться литературные связи писателя, только еще устанавливается.

Русский писатель, начинавший в глухую, казалось бы, проходную эпоху, создал непреходящие общечеловеческие ценности. В этом есть своя тайна, загадка для поколений исследователей. И прикоснуться к ее пониманию помогает изучение литературных связей чеховского творчества.