ФРУ ГИЛЕ

(Впервые напечатано в журнале «Театр и драматургия» (М., 1933, № 4). Статья была написана в связи с возобновлением на сцене МХАТ (И мая 1933 г.) пьесы К. Гамсуна «У жизни в лапах», которое было приурочено к пятидесятилетию творческой деятельности одного из старейших артистов МХАТ, А. Л. Вишневского (он играл роль старого скрипача Фредриксена). Наряду с ним основными партнерами О. Л. Книппер-Чеховой в этом спектакле были В. И. Качалов (Пер Бает). В. В. Лужскпй и М. М. Тарханов (Гиле), В. В. Полонская (фрекен Норман), А. П. Кторов (Блумен-шен). Спектакль был поставлен в 1911 г. Вл. И. Немировичем-Данченко и К. А. Марджановым. Художник - В. А. Симов. Музыка Ильи Саца).

О. Л. Книппер и В. И. Качалов в Петербурге, на Островах. 1912

С любовью вспоминаю наш курс, прекрасный подбор учащихся, среди которых были: М. Г. Савицкая, Вс. Э. Мейерхольд, Мунт, Будкевич, Загаров, Снегирев, Мадаев, Лиховицер... курс, который серьезно взялся за работу и за дисциплину и оставил по себе хорошую память. Группа лиц (среди которых была и я), перешедших по окончании курса вместе с нашим профессором Влад. Ив. Немировичем-Данченко в зарождающееся весной 1898 г. новое дело - Художественный общедоступный театр, - принесла уже с собой те зачатки большой внутренней дисциплины и любви к серьезной работе, заложенные в Филармонии, зачатки того, чем был так силен наш Московский Художественный театр.

Я не люблю сущности образа Юлианы - фру Гиле, но меня увлекает сделать этот образ, так сказать, сделать роль. Мне лично чужда эта женщина, она слишком специфична, с ее непониманием красоты осеннего увядания, с ее боязнью старости, с ее болезненно острым отношением к юности. Вероятно, поэтому я излишне подчеркиваю внешние ее черты, чтобы дать не просто стареющую женщину, а именно стареющую Юлиану.

Двадцать лет назад я не отдавала себе отчета, как я играла. Когда я прочла пьесу и когда кругом все говорили-вот чудесная роль для вас, - я далеко не была очарована ролью.

Пьеса мне нравилась, в ней много волнующего, много заложено интересных мыслей, - я люблю Гамсуна, и одна из моих любимейших ролей, стоящая даже особняком, - это Терезита в его «Драме жизни» (вторая часть трилогии, первая - «У врат царства»), роль, которую я играла с огромным увлечением и любовью. С ней у меня был внутренний контакт.

Для Юлианы я тогда была немного молода, легче отдавалась минутному порыву, наполняла роль своим волнением вообще, своим темпераментом, - может, это было и лучше, но зато, когда не было во мне этого волнения, роль бывала пустовата, и это доставляло мне страдание.

Я отлично помню, что даже огромный успех первого представления не доставил мне радости, и, когда Вл. Ив. Немирович-Данченко пришел ко мне в уборную, чтобы поздравить, - у меня текли слезы. Сознание, что я не смогла вложить в роль того, что радовало бы, отняло прелесть успеха. Вот если бы пришлось играть образ Баста в юбке, - это было бы мне ближе: его восприятие приближающейся старости, его вкус к жизни, ко всему юному, цветущему, его понимание увядания жизни, радостного, мудрого, но не цепляющегося. Но... бедная Юлиана, прожившая большую, пеструю жизнь, жизнь эстрадной певицы, скитавшейся по всему миру, среди вечного шумного праздника, окруженная поклонением принцев, королей, осыпанная цветами, драгоценностями, она трудно принимает закон жизни, она не запаслась мудростью широкого покойного взгляда на старость, и отсюда ее страдания, нежелание «сдаться», ее цеплянье за жизнь - страх отпустить последнего любовника, какоп бы он ни был. Уйдет он, и останутся пустота и холод.

Может быть, я слишком обедняю образ, мало поэтизирую его, может быть. Но ведь Юлиана именно у жизни в лапах, жизни не в крупном, мудром масштабе, а в лапах жизни каждого дня, она хочет «жить, любить жизнь и никогда не умирать», как она говорит Басту; отсюда и ее беспокойство, ее напряженность.

Прошло двадцать лет, роль мне не стала ближе, а сама я постарела на двадцать лет. Проживши жизнь, переживши многое и передумавши, я, конечно, уже не так враждебно настроена к образу Юлианы. Ничего личного, мелкого не должно быть в искусстве. Искусство должно быть большое, обобщающее.

Прежде чем продолжать о фру Гиле, хочется сделать одно отступление. Я хочу сказать об отношении актера к зрителю. Сейчас много говорят о том, что надо играть не живой образ, как он сделан автором, а свое отношение к роли, как будто зрительному залу необходимо показать, кто хороший человек, а кто подлец, что черно п что бело. Я лично, когда бываю зрителем, не выношу, когда меня чему-то учат со сцены и тем отнимают всю прелесть возможности самой разобраться, пошевелить мозгами, подумать о том, что видела. Почему я должна обязательно показать отрицательный персонаж отрицательным? Я должна показать моего героя живым, каким хотел бы его видеть автор, оправданным сценически, а уж зритель сам разберется, что это за человек, прав он был или неправ. Многие ставят мне в упрек «обаятельность» Раневской в «Вишневом саде» - путают обаяние сценического образа с персонажем пьесы.

Обаятельной должна быть всякая роль, но это обаяние актера, а не изображаемого лица. А зритель, даже самый неподготовленный, это, конечно, понимает сам, разбирается и решает, на чьей стороне правда.

Возвращаюсь к фру Гиле, к образу, которому я не симпатизирую, но роль эту играю с удовольствием. Почему с удовольствием? Потому, что автор - прекрасный драматург, он дал не схему, а человека, в котором я копаюсь, ищу и всегда нахожу что-то, что вчера еще не додумала или не поняла. Каждое слово, произносимое фру Гиле, не «реплика», а самое живое слово, и, как всякое живое слово, имеет много значений, оттенков и скрытого смысла. Оно может быть воспринято сегодня так, а завтра совсем иначе.

В хорошей драме актер может прочесть между строк всю биографию своего героя и сказать не только, что он делал до спектакля, по и что будет делать завтра, через год, как будет реагировать на то или другое событие.

Вот эта плоть, эта насыщенность, глубина и оправданность, заложенные в образе фру Гиле, делают роль желанной и приятной. Для этой роли стоит преодолеть себя п свою неприязнь к героине. Интересно, заманчиво, и есть над чем поработать актеру.

Больше всего драматург должен избегать схемы, а не бояться сложности. Ведь чем больше мыслей в драме, тем легче ее играть.

У Гамсупа самое заманчивое - это обилие «подводных» течений, мыслей, сложность интриги, запутанность характеров. Разобраться во всем этом, показать в четыре часа клубок жизни, зажатой в рамки этой драмы,- задача нелегкая. Но такие трудности не угнетают, а волнуют актера. Есть для чего играть, есть что дать зрителю. Роль Юлианы - это четыре напряженнейших часа из жизни этой героини, и я с ней делю это напряжение четырех часов, вместе с ней борюсь за остаток жизни, увлекаю Блуменшена, ловлю Баста, чтобы умолять его не увозить Блуменшена, умолять его помочь мне предотвратить ужас опускания, умирания, доходящий до кульминационной точки в третьем акте. Затем смерть Баста, смерть Люнума, безумная надежда, ожидание посыльного, который должен принести драгоценное «наргиле», то есть вручить капитал в руки Блуменшена, чтобы тот не уезжал. И когда он все же уходит, забирая «наргиле» и деньги, я остаюсь одна в темноте с. ощущением холода и смерти в старом доме старика Гиле и получаю последний привет от Баста...

К сожалению, постановка «У жизни в лапах» требовала спешности по многим причинам, и Н. Н. Литовцева, возобновлявшая пьесу, не имела возможности сделать в ней необходимые изменения и обострения; все мы чувствовали необходимость подойти к этой пьесе иначе, чем это делалось двадцать лет назад, но... повторяю, спешность не дала возможности выполнить первый план, и пришлось мириться.