Вчера не было письма от тебя, дорогой мой. Я беспокоюсь. Тебе не надоели мои письма с дороги? Я их что-то много нацарапала. Разобрал все или нет? О, эти рыжие усы!! Как я их ненавидела! Как они пожимались, и кланялись, и, ехавши мимо церкви, сняли шляпу и крестились за здоровье Антона Павловича. Глупо и нелепо было пить шампанское с чужим для меня человеком, на берегу моря при заходящем солнце. А мне так хотелось быть одной, сидеть на берегу и передумывать все, что я пережила за последнее время. Ну, мимо, читатель, мимо.
Вчера была слякоть, сырость, холод, я мерзну все время. Днем в театре болтала с Вл. Ив., Вишневским. Сегодня буду обедать у Раевской с Лужскими и Вишневским. С Калъпурнпей меня что-то путают, я не пойму. Сказали бы прямо, что у Бутовой не идет, должна играть я, ну и понятно. А то что-то неясно.
Вл. Ив. сильно, кажется, волнуется. Вишневский все гудит, что в банке осталось всего 25000 р. Бурджалов ходит со страшно деловым видом. Про него острят, что поездка с Бутовой скомпрометировала его и что у него уже есть «прошлое».
...Была у Надежды Ив. (Н. Н. Средина), у моих старух, копировала им Федотову, когда она была у нас, и они помирали со смеху.
А в общем я ото всего отвыкла. Точно чужая брожу всюду.
«Как все нервны!» (Слова Дорна в первом действии «Чайки»).
До завтра, дорогой мой, целую тебя много раз. Ставят ли тебе воду, кладут ли чистый костюм?..