В РАННИХ РАССКАЗАХ

Чехов дал юмористический повод проштудировать ссылки на Достоевского, встречающиеся в ранней прозе, сказав однажды, что «Преступление и наказание» он не читал. И ему поверили (Немирович-Данченко В. И. Чехов // А. П. Чехов в воспоминаниях современников. М., 1986. С. 285).

В «Шведской спичке» (1883; Чехову было двадцать три года) слышатся отзвуки «Преступления и наказания» и упомянут Достоевский: «Вы не понимаете? Она, староверка, убила его из фанатизма! Мало того, что она убила плевел, развратника, она освободила мир от антихриста, и в этом, мнит она, ее заслуга, ее религиозный подвиг! О, вы не знаете этих старых дев, староверок! Прочитайте-ка Достоевского!»

Пародируется здесь не жанр, не стиль Достоевского, а его «идея», отраженная в рядовом сознании, пересаженная в заштатный российский быт.

Сам Дюковский, конечно, читал «Преступление и наказание» и правильно понял метод и приемы следствия по делу об убийстве, но беда в том, что повествователь, подчиняясь ироническому замыслу Чехова, ведет рассказ так, словно бы он, как и все прочие обитатели С-го уезда, не читал эту книгу, ничего не знает о настоящих преступлениях и причиною всех бед считает беспробудное пьянство. Его невежество и заводит дело в пародийный тупик. Говоря словами Достоевского, чеховский персонаж «берет чужую идею», а рассказчик «приплетает к ней антитез, и каламбур готов. Есть преступление, нет преступления...» (Достоевский Ф. М. Полн. собр. соч. Т. 10. С. 367).

Эта форма литературной пародии разовьется в творчестве зрелых лет: персонажи читают, цитируют, спорят с книгой, говорят о себе словами Тургенева, Толстого, Достоевского, Шекспира, ведут себя по образу и подобию их героев - и попадают впросак.

В крошечном рассказе «Загадочная натура» (1883), например: «Чудная! - лепечет писатель, целуя руку около браслета. - Не вас целую, дивная, а страдание человеческое! Помните Раскольникова? Он так целовал».

Свойственная Чехову сдержанность проявилась в оценках Достоевского в подчеркнутой форме. Быть может, он избегал разговоров о Достоевском, не высказывал своего мнения о его творчестве, даже скрывал это мнение; но мысль о том, что Чехов его не знал, не думал об отпечатке Достоевского в русском сознании и психологии,- эту мысль нужно, конечно, оставить, из-за ее очевидной нелепости.

Отношение Чехова к Достоевскому выражалось в формах искусства и было отношением художественных систем, из которых одна предшествовала другой и предвещала ее в общем движении литературной традиции.