74. О. Л. КНИППЕР-ЧЕХОВА - М. П. ЧЕХОВОЙ

19 окт.

Москва

Вот так дни были у нас, милая Маша! Да и сейчас жутко. Даже не знаешь, с чего начинать, да и расписывать нет времени. Бежать надо уже в театр. Мы не играем с 14-го (Еще в апреле 1005 г. Ольга Леонардовна сообщала брату: «Ждут общей забастовки в мае. Живем точно на порохе»

«14 октября [1905 г.] в 4 часа и в 8 час. вечера и 15 октября утром - заседания труппы, на которых решено присоединиться с сочувствием к забастовкам, но не объявлять мотивов, так как с этим опоздали». (Из записной тетради Немировича-Данченко 1905 - 1906 гг. - Музей МХАТ.)). Вся жизнь была остановлена, ни воды, пи электричества, ни конок, ни магазинов, ни молока. В городе по вечерам темнота, жуть, мелькают тени; извозчики, того гляди, наскочат друг на друга. Мне, по своему одиночеству, приходилось одной разъезжать. Было страшно. В переулках еще вставляли керосиновые лампы в фонари, а Тверская - как гроб, все забито наглухо, темно. Хорошо, что стычек не было. Состояние напряженное, нервное, полнейшая неуверенность в том, что будет. Нелепые слухи, которым невольно придаешь веру. Я рада была, что мамаши не было здесь это время. Мама требовала, чтобы я переехала к ней, так как я одна во всем нижнем этаже. Но я все-таки осталась. Из училища напротив растаскали все инструменты для толпы. Одну ночь ждали взрыва, так что вся прислуга не ночевала, а мы ничего не знали. Рядом типография Левенсон все время мутит; часто стоят казаки. По вечерам все боятся показываться на улицах, боятся черной сотни.

Зато вчера что было в Москве! Еще ночью узнали о манифесте, и в клубах до утра сидели, и говорилось много и горячо. С утра все зашевелились. Все открылось, улицы запружены народом, лица оживленные. Всюду митинги, на площадях ораторы, красные флаги. В театре оживление, поздравления, крики «ура». Решили частью идти на улицы, конечно, и я. Двинулись с толпой по Тверской к генерал-губернатору, с красными флагами, пели «Марсельезу», водружали всюду красные флаги, лица сияющие, солнце как раз выглянуло и осветило эту тысячную ликующую толпу. Впереди несли белые полотна, и на них красными буквами: «Свобода», «Амнистия». Дурново (П. Н. Дурново (1844 - 1915) - министр внутренних дел, жестоко подавлявший революционное движение) выходил, сказал несколько слов, предложил красные флаги заменить национальными, но ему свистели. Двинулись дальше. Около Леонтьевского какой-то оратор крикнул, что стреляют. Толпа шарахнулась, послышался конский топот,- минута тишины и полной паники. Я решила, что пришел конец, и отбежала к тротуару, но за толпой не двинулась, боялась, что сомнут все равно.

20-ое октября. Ужасно беспокойно и тяжело. Уличные столкновения партий, выстрелы. Сегодня похороны убитого Баумана, ждут многого (Бауман Николай Эрнестович (1873 - 1905) - профессиональный революционер, выдающийся деятель большевистской партии. Похороны Баумана вылились в небывалую в Москве политическую демонстрацию, на которую правительство ответило стрельбой и арестами). Ужасы в Твери... Черная сотня... Революционная партия поднимается, всюду призыв к оружию, сборы денег на оружие. 18-го я была в университете на митинге, целый день была на улицах, ходила с Левой и Колей Рейсе. Видела и партию передовую, и национальную; по всей Тверской всё шествия, шли в тюрьмы, освобождать заключенных.

Продолжаю 27-го уже. Не могла присесть к столу. Начали играть «Дети солнца». Хвалят исполнение, пьесу не очень. Мне скучно играть, хотя роль удалась («...И теперь Вы создали Меланию: Вам исключительно обязана она тем, что из нее не вышло грубой комической фигуры, но что и в ней Вы нашли и ярко оттенили те трогательные черты, которые эту чувственную, низменную женщину превращают в чувствующего человека. Но, несмотря на Вашу чудную игру, мне все время было ужасно жаль... Вашего чудного голоса, всего Вашего внешнего облика, который должен был поневоле превратиться во что-то грубое и неизящное. ...Искренно сожалеем, что в нашем четвертом абонементе подобралась такая замечательная публика, что не умела даже отличить внутреннего трагизма под его иногда комической оболочкой и позволила себе, как вчера, хохотать во время Вашей сцены с Протасовым». (Из письма зрительницы Завьяловой от 29 октября 1905 г. Архив О. Л. Книппер-Чеховой. - Музей МХАТ.)).

...Вообще столько всего произошло за это короткое время, что нет сил писать.

Сборы в театре ужасные, только абонементные полны. Сегодня первый раз играем «Вишневый сад», и я вздохнула, играла с упоением, обливалась слезами. Завтра приступаем к «Горю от ума».

Приезжай скорее, писать не хочется, да и не напишешь.

Живу отшельницей, никто не ходит, никому не нужна стала.

Продолжать не стану, ибо у меня нос на квинту повешен, нервы нехорошие, и вообще много всего.

Целую мамашу и безумно хочу ее видеть. А ты, верно, думать обо мне отвыкла.

Оля