«А как свободно дышится в наших южных гимназиях!..»

 ...Приходил из гимназии классный наставник, птенца,
 человек забитый, запуганный циркулярами, недалекий и ненавидимый детьми за суровость...
 Он у меня конфузился, ни разу не сел и все время жаловался на начальство,
 которое их, педагогов, переделало в фельдфебелей.
 Оба мы полиберальничали, поговорили о юге (оказались земляками), повздыхали...
 Когда я ему сказал: «А как свободно дышится в наших южных гимназиях!..» - он безнадежно махнул рукой и ушел.

Из письма А. П. Чехова от 14 октября 1888 г.

23 августа 1868 года Павел Егорович отвел Антона в гимназию, в приготовительный класс. Формально в состав гимназии он не входил и назывался «академией», где дети постепенно адаптировались к внутреннему и внешнему распорядку гимназической жизни. За приготовишками присматривал всего один учитель, который должен был подготовить мальчиков к поступлению в первый класс. Для этого требовались: знание главнейших молитв и сверх того - главнейших событий священной истории Ветхого и Нового завета; по русскому языку - умение бегло и со смыслом читать и пересказывать тексты, а также писать под диктовку и читать по-церковнославянски; по арифметике - знание первых четырех действий.

Д. А. Толстой. Фото 70-х годов XIX в

Программа довольно жесткая для детей семи-восьми лет, но Антон справился, видимо, с ней успешно, так как через год, 2 октября 1869 года, П. Е. Чехов подал прошение о приеме его третьего сына в гимназию. Все-таки Павел Егорович был подвижником в некотором роде, и его родительский подвиг, его стремление дать своим детям то, чего он сам не имел - образование, культуру, ремесло, - заслуживает всяческого уважения. Ведь два других брата Павла Егоровича подобного рвения не проявляли: Митрофан Егорович дал своим детям только начальное образование и гордился этим, а сын Михаила Егоровича Михаил Михайлович (с которым Антон Павлович вел одно время оживленную переписку), так всю жизнь и прослужил приказчиком в московских амбарах купца Гаврилова.

* Н. Н. Порунов. Фото 70-х годов XIX в

А Павел Егорович был поистине неутомим во всем, что касалось воспитания детей. Он приглашает в дом учителей музыки, в частности, итальянца Руокко, который обучал игре на скрипке Николая, обнаружившего незаурядные музыкальные способности. Детей Чеховых обучают французскому языку. Кроме мадам Шопэ, о которой уже упоминалось, был француз Турнефор, живший по соседству с домом Моисеева и преподававший в гимназии. К нему-то и ходил Антон на уроки французского. Смешная фамилия - Турнефор - долго помнилась Антону Павловичу, она мелькает, как шутка, в некоторых его письмах 80-х годов...

* Э. Р. Рейтлингер. Фото 80-х годов XIX в

Таганрогская мужская классическая гимназия была старейшим учебным заведением на юге России и давала солидное по тем временам образование и воспитание. Окончившие восемь классов гимназии молодые люди могли без экзаменов поступить в любой российский университет или поехать учиться за границу.

Ю. Ф. Маак. Фото 70-х годов XIX в

Таганрогское общество, главным образом купечество, ссужало немалые деньги на содержание гимназии, делало подношения, сборы в пользу бедных учеников. Один из самых дорогих подарков отмечен даже в летописи таганрогской гимназии, составленной ее директором Э. Р. Рейтлингером,- большая копия «Сикстинской мадонны» Рафаэля, подаренная помещиком Фурсовым. Она была выставлена на обозрение и в назидание потомкам в актовом зале.

С. К. Монтанруж. Фото 1879 г

Как явствует из той же летописи, таганрогская гимназия считалась образцовым учебным заведением, числилась на хорошем счету у начальства - она последовательно осуществляла курс официальной идеологии, воспитывала верных слуг царя и отечества. Вся система обучения строилась в соответствии с этой задачей и сводилась, по сути, к затуманиванию мозгов, к искоренению всякого свободомыслия и самостоятельности. Как это достигалось? С помощью так называемого классического образования. Главными предметами объявлялись Древние языки, а главным методом обучения становилась зубрежка. Заучивание наизусть текстов из классической древности, подчеркивалось в циркулярах министерства просвещения, есть «наилучшее средство для формального развития умственных способностей и образования характера. И единственное средство к устранению учений, опасных для общественного спокойствия». Отвлеченно-схоластическое, далекое от жизни преподавание было способом отгородить детей от современности.

А. Д. Мальцев Фото 1879 г

«Преподаванию латинского и греческого языков, - вспоминал бывший ученик таганрогской гимназии 70-х годов В. В. Зелененко, - отводилось наибольшее число уроков. И тот и другой языки преподавались ежедневно по часу, а кроме того, два раза в неделю еще давалось по лишнему часу, всего восемь уроков, тогда как на русский язык, на историю, на физику, на французский и немецкий - по два часа, о естественных науках опасно было и думать; они были своего рода «табу». Преподавание латинского начиналось со второго класса, греческого - с третьего, а физики - с шестого». Всего обучение в гимназии длилось восемь лет.

П. И. Вуков. Фото 1879 г

Основным принципом воспитания провозглашалась дисциплина, повиновение воспитателю, который должен «предавать смерти молодую, грешную волю» ребенка. Дети не смеют думать и рассуждать, за них думает и «волит» педагог. «Не рассуждай, а исполняй» - вот первая заповедь ученика.

К. Е. Зико. Фото 1879 г

В стенах таганрогской гимназии система воспитания покорности и безропотности была продумана до деталей, начиная с карцера для нерадивых учеников, с окошечек в дверях классных комнат, наподобие тюремных глазков, для тайного подглядывания во время уроков, и кончая изъятием из книжных шкафов библиотеки сочинений В. Г. Белинского. Посетивший в 1867 году таганрогскую гимназию министр просвещения Д. А. Толстой, автор системы классического образования, был страшно возмущен, увидев на стене в учительской портрет Белинского, и заявил директору, что он не мог вообразить, «чтобы в комнате, где собираются учителя, висел портрет... этого шалопая, прохвоста, выгнанного из университета». После его отъезда директор гимназии Н. Н. Порунов разработал инструкцию, определяющую поведение учителей в стенах гимназии и вне ее. Об инструкции для гимназистов и говорить нечего: она была крупно отпечатана в виде памятки в книжечках для гимназистов, которые имелись у каждого. Там все было расписано по пунктам - что можно и, главным образом, чего нельзя делать. Педагогический совет таганрогской гимназии принял предложение инспектора А. Ф. Дьяконова об «осмотре» членами совета гимназических квартир с целью устранения «вредных влияний» домохозяев на учеников.

Ф. П. Покровский. Фото 1879 г

Новый директор Э. Р. Рейтлингер пошел еще дальше - уволил оппозиционно настроенных учителей А. И. Беловина и И. К. Карамана, преподававших историю. Первый осмелился защитить ученика, подлежащего исключению за «вредное направление», второй преподаватель имел, к своему несчастью, собственные убеждения, которые были радикально противоположны взглядам директора, стойкого в своем консерватизме и угодничестве перед высшим начальством. К тому же И. К. Караман, молдаванин по происхождению, только что окончивший университет, умел еще и отстаивать свои убеждения со свойственным ему темпераментом и молодым задором, отчего причинял много хлопот старому чиновнику Э. Р. Рейтлингеру, заботившемуся более всего о том, чтобы во вверенной ему гимназии было все «благонамеренно», спокойно, по-семейному, и никто бы не выносил сор из избы.

В. Д. Старов. Фото 1879 г

Он окружил себя верными и даже родственными людьми, выписал в Таганрог близких себе по духу преподавателей из тех гимназий, где он раньше работал, и собрал, таким образом, послушный ему во всем педагогический актив, который занимался воспитанием и образованием детей в соответствии с инструкциями. Распри среди учителей прекратились, на педсоветах не допускалось никаких высказываний и обсуждений общих вопросов, чем занимались прежде, при Порунове, решались только текущие дела. Усилилась роль классных наставников, и если они умело вели класс, то директор предоставлял им полную свободу действий. Когда в сентябре 1875 года министр просвещения Д. А. Толстой вторично посетил таганрогскую гимназию, он нашел, что «она сделала значительные успехи».

В. И. Логинов. Фото 1879 г

Э. Р. Рейтлингер достиг желаемого: он получил в награду чин действительного статского советника, а таганрогская гимназия - видимое благоденствие. Здесь и в самом деле обстановка и нравы несколько отличались от других гимназий, особенно центра России. Они были несколько раскованнее, либеральнее, проще, что вытекало из общего стиля жизни южного торгового города. Например, взаимоотношения учителей и учеников носили часто приятельский, даже панибратский характер, на что обратил внимание, в частности, Михаил Павлович Чехов в своей книге воспоминаний. Рассказывая о жестоких порядках в московских гимназиях конца 70-х годов, когда он начал там учиться, Михаил Павлович замечает: «По-видимому, этот террор не дошел еще до юга, да и Таганрог был совсем другого учебного округа (Одесского), потому что приехавший к нам Антон был весел,- жизнерадостен и то, что он говорил о своей дружбе с учителями, казалось мне фантастической сказкой».

А. Ф. Дьяконов. Фото 1879 г

А чего стоил такой ежегодный традиционный выезд всей гимназией в Дубки в первый майский день! С утра отправлялись в Дубки подводы, нагруженные самоварами, корзинами и бутербродами, чайниками, кружками. Ученики и учителя облачались во все белое и стройными рядами, под оркестр, отправлялись в путь. В роще после небольшого отдыха на зеленой траве, где раскидывались скатерти-самобранки, начиналась главная неофициальная часть праздника - игры в мяч, в лапту, с коня на коня и другие. «Преподаватели, забыв на время всякую официальность и вспомнив свою юность, - рассказывает бывший гимназист Таганрога В. В. Зелененко, - снимают сюртуки и превращаются в тех же гимназистов, дурачатся, бегают взапуски, борются, прыгают друг через друга; гимназисты прыгают через них, «салят» мячом их; смех, шум, крик, общая свалка. Стена, созданная циркулярами и инструкциями и отдаляющая мир учеников от преподавателей, рушится, и лед, покрывавший в течение года все отношения учеников и преподавателей, тает. Все недоразумения, трения, недовольства, обиды забыты; им нет сейчас места, здесь царят смех, шутка, веселье».

Мужская классическая гимназия. Фото конца XIX в

Или вот еще - дни рождения директора гимназии Эдмунда Рудольфовича Рейтлингера, когда устраивались настоящие праздники для всей гимназии. С утра начиналось подношение подарков - представители от каждого класса вереницей несли в квартиру директора торты и пироги, любителем которых он был, потом поклассно угощали шоколадом...

Эти и другие факты «туманной юности», может быть, припомнились Антону Павловичу Чехову в разговоре с одним московским педагогом, жаловавшимся писателю на душную атмосферу в своей гимназии. «А как свободно дышится в наших южных гимназиях!» - вырвалось тогда у Чехова. Сказано это было не то серьезно, не то иронично, только почему-то собеседник «безнадежно махнул рукой и ушел».

Книги гимназической библиотеки

Мы знаем, что это не единственное высказывание. А. П. Чехова о таганрогской гимназии. В 1887 году он рассказывал Д. В. Григоровичу, что иногда во сне видит себя у осенней воды, будто ему надо зачем-то перейти глубокую реку, а камни такие скользкие и холодные... «Когда же я, - пишет Чехов, - бегу от реки, то встречаю на пути обвалившиеся ворота кладбища, похороны, своих гимназических учителей... И в это время весь я проникнут тем своеобразным кошмарным холодом, какой немыслим наяву и ощущается только спящим».

Однако самое бесспорное отношение А. П. Чехова к таганрогской гимназии выражено в его собственных произведениях - это то, что запало в душу, что осмыслено за долгие годы и запечатлено в ярких художественных образах...

Силу классического образования, расцвет которого как раз приходится на 70-е годы, когда Антон Чехов учился в гимназии, он почувствовал сразу же, с первых классов. С греческим языком у него были свои счеты по недавнему прошлому, а здесь, в гимназии, все усугублялось ежедневной зубрежкой. К тому же преподавал древний язык Эллады грек Зико, человек малоприятный во всех отношениях, плохо говоривший по-русски и открыто бравший взятки с учеников. Причем Зико не просто брал, а еще и наставлял цинично: «Тебе хорошо, мне хорошо... Справедливость и скромность - это пустяки. Первое дело - деньги».

Можно представить, как чувствовал себя на таких уроках двенадцатилетний Антон (греческому начинали обучать с третьего класса), остро реагировавший на малейшую фальшь, ложь, грубость. Отвечать тем же он не мог, но и подстраиваться под общий тон претило его человеческому достоинству. Зико так и не удалось примирить Антона Чехова с греческим языком, и в пятом классе он остался по этому предмету на второй год. Да и не до греческого ему было тогда: много времени отнимало сидение в лавке, пение в церковном хоре...

Гимназия им. А. П. Чехова

С большой неохотой Антон посещал уроки И. Ф. Крамсакова, который преподавал в начальных классах арифметику и географию. Обиженный судьбой и вынужденный всю жизнь заниматься не тем, к чему имел призвание (он был прекрасный естественник, ботаник, но в гимназиях эти науки упразднили), И. Ф. Крамсаков часто срывал зло на гимназистах и мог по отношению к ним употреблять такие выражения, как «дурак», «осел», «скотина», «пошел вон» и т. п. Математику он не любил и не знал, на уроках географии рассказывал скучно и сам томился от скуки.

О преподавании Крамсакова рассказывали анекдоты. Например, ученик решал у доски задачу, в условии которой речь шла о людях, и в ответе у него получалась дробь 14 3/4. Выслушав ученика, Крамсаков говорил наставительно: «Если бы ты был поумнее, чем ты есть на самом деле, то, прежде чем писать ответ, стер бы дробь. Сотри дробь и садись на место».

Ученикам ничего не оставалось, как терпеть подобные оскорбления. Но одни легко пропускали их мимо ушей, другие же страдали от унижения и переживали оскорбления, как пощечину. Кстати, пощечины официально разрешались как метод воспитания «сильным моментальным действием».

Правда, педагогам приходилось с трудом добиваться покорности. Дети есть дети в любых условиях, и они по-своему выражали отношение к гимназическим порядкам и их блюстителям. В частности, именно на уроках Крамсакова затевались совсем небезобидные проказы. Вот как вспоминает В. В. Зелененко: «На уроке шум, жужжание, шарканье ногами, усиленный кашель, музыкальная игра на поломанных перьях - обычные шалости. Вдруг открывается в класс дверь и раздается замогильный голос: «Китайский Мандарин»... Слышна беготня по коридору, ученики вскакивают из-за парт, с топотом и криком кидаются к двери, затем по коридору, якобы с целью изловить виновника. Преподаватель гонится за учениками с криком «Назад! Назад!». Тут ему на помощь является помощник классного наставника Монтанруж или Вуков, помогают загнать учеников в класс и водворить порядок. Ученики якобы с большим негодованием на нарушителя тишины и покоя, выражая громко угрозы: подожди, мол, попадешься нам, рассаживаются по местам, чтобы снова начать шалости».

Как свидетельствуют воспоминания о гимназических годах Антона Павловича, он не принимал участия в общих шалостях, а тем более никогда не затевал их первым. Чем это можно объяснить? Боязнью наказания? Покорностью перед авторитетом учителя? Ни тем и ни другим...

Юный Антон Чехов, как уже говорилось, принимал близко к сердцу боль и страдания другого человека, остро реагировал на обиду и несправедливость, спешил на помощь пострадавшим. По этой причине его душа противилась злым детским выходкам сверстников, которые, мстя обидчику-учителю, в свою очередь наносили ему оскорбление. По сути, они делали то же самое: жестокость порождала жестокость, насилие - новое насилие... Чехову не просто было выработать свою линию поведения, утвердить себя и в отношениях с учителями, с одной стороны, и с товарищами по гимназии - с другой. Вспомним, что с некоторыми из них Антон Чехов искал поначалу взаимопонимание, пытался завести дружбу. Увы, ответной близости не получилось, а грубости и лжи хватало сполна. В этом, на наш взгляд, причина его сдержанности и некоторой отстраненности, которые были заметны окружающим.

Один из одноклассников Чехова вспоминал, что однажды вышло какое-то недоразумение с учителем словесности Мальцевым, и весь класс отказался сдать ему сочинения. Антон поддержал товарищей. Но нашелся один гимназист, который все-таки сдал свое сочинение. Тогда кто-то из «забастовщиков» в порыве гнева подошел к «штрейкбрехеру» и ударил его по лицу. И тут раздался возмущенный возглас Антона Чехова: «Это глупо! Это дико!» Он не мог позволить, чтобы при нем избивали человека.

«Товарищи все без исключения любили Чехова, хотя ни с кем из них он особенно не сближался, - вспоминает один из гимназических однокашников писателя Михаил Кукушкин. - Со всеми он был искренен, добр, прост и сердечен, но никто из нас исключительной дружбой его похвалиться не мог. Несмотря на общее к себе расположение, Чехов все-таки производил впечатление человека, ушедшего в себя».

Собственную независимость Антон Чехов отстаивал и в отношениях с учителями. Таких, как Крамсаков, он просто сторонился - не желал учить арифметику и географию у Крамсакова, греческий - у Зико. Примечательно, что у преподавателя математики Э. О. Дзержинского, строгого, требовательного, но справедливого, Чехов имел даже отличные оценки. Но «вкус» к математике был уже потерян, и на выпускных экзаменах он получил тройку.

Контрольная работа по арифметике гимназиста Антона Чехова

Русский язык и русскую словесность преподавал Антону Чехову Андрей Дмитриевич Мальцев. При всем своем образцовом трудолюбии, как вспоминает П. П. Филевский, «это был преподаватель скучный до крайности, не обладавший решительно даром слова, что для преподавателя русского языка существенно важно». Надо ли удивляться, что этот преподаватель не распознал в своем ученике будущего великого писателя и выше тройки за его классные сочинения не ставил?

Какие же сочинения приходилось писать Чехову в гимназии, и что вообще преподносилось в качестве российской словесности?

Актовый зал (фрагменты)

Схоластическая система образования свела к минимуму программу по литературе и истории. За рамки дозволенных инструкциями и циркулярами фактов, имен, событий преподаватели не выходили. Что касается Мальцева, то он убежденно проповедовал идеи монархизма и самодержавного строя, боялся слов «народ» и «народный», а русскую словесность излагал в соответствии с рекомендательным каталогом книг для чтения, издаваемым «Журналом министерства народного просвещения». «Одобренными» значились в нем такие книги, как «Венчание русских государей на царство», «Святость царского имени», книги популярных в 60 - 70-е годы реакционных писателей Фурмана, Разина, Чистякова. Из классиков рекомендовали только писателей XVIII века, классики же XIX века - Пушкин, Гоголь, Тургенев - «допускались» с оговорками. Например, рассказ «Муму» рекомендовался как произведение о животных. Книг Грибоедова, Некрасова в каталоге не значилось, не говоря уже о Белинском, Чернышевском, Добролюбове. Учебники по истории словесности были перегружены именами и датами, характеристики же писателей состояли из общих мест, без примеров, без разборов.

Актовый зал (фрагменты)

«К изучению русских классиков почти и не приступали, - пишет в своих воспоминаниях о таганрогской гимназии бывший ее ученик В. В. Зелененко. - Ограничивались легким прохождением некоторых произведений Пушкина, причем о его симпатиях, о его сочувствии освободительному движению, о дружбе с декабристами совершенно умалчивалось».

От учеников не требовалось глубокого знания материала, анализа фактов, творческого осмысления художественных произведений. Темы для сочинений предлагались узкоконкретные, с целью проверки знаний по тому или иному вопросу. Например, тема «Киргизы» для учащихся шестых классов. Для хорошей или отличной оценки достаточно было грамотно определить это понятие, дать ему объяснение в рамках официального учебника.

Класс, в которм учился А. П. Чехов

Однажды Антон Павлович, уже будучи знаменитым писателем, в разговоре с бывшим своим одноклассником Л. Волькенштейном вспомнил о своих гимназических сочинениях: «Недавно, перебирая бумаги в сундуке, я нашел сочинение, писанное мною в шестом классе... Без преувеличения скажу, что и сейчас не написал бы на эту тему чего-нибудь лучшего. А Мальцев поставил мне обычную мою тройку. Между тем некоторые наши товарищи получили за это сочинение пятерки и четверки. Думаю, что Мальцев эти сочинения лучше понимал, они были ему ближе по духу...»

Одно из двух: или Мальцев действительно не смог по достоинству оценить сочинений Чехова, или, угадав все-таки неординарность мышления и способа изложения (он был опытный педагог и не лишен живого восприятия, даже остроумия), посредством тройки пытался заставить своего ученика думать, как все, и писать, как все...

Гимназийское сочинение А. Чехова

Нам известно гимназическое сочинение Чехова, написанное им в пятом классе: «Какие следы остались после Петра Великого, Карла XII, Кочубея и Искры, Мазепы и Марии». Правда, задано оно было не ему, а его сестре Маше, ученице четвертого класса женской гимназии, но, по ее признанию, она не смогла справиться с темой и попросила помочь Антона. «Перевернув перепачканный лист на чистую сторону, чтобы не видеть моих «мук слова», - вспоминает Мария Павловна Чехова, - он написал крупно, чтобы облегчить мне переписку:

«С лишком сто лет прошло с тех пор, когда происходили события, описанные Пушкиным в его прекрасной поэме «Полтава». Места описанных им действий группируются вокруг Полтавы, а потому и следы, оставшиеся после героев поэмы, нужно искать около Полтавы. Памятником победы Петра Великого над Карлом XII служит сама Полтава.

Парадная лестница

В Бендерах можно видеть три сени, углубленные в земле и поросшие мохом ступени: место, где Карл XII мужественно отражал натиск турок. Предавший Мазепа не забыт только как изменник отечества. Церковь, проклиная его, долго напоминала людям об этом изменнике.

Об Искре и Кочубее говорит нам могила их, приютившаяся в ограде одной из украинских церквей. О Марии, променявшей из честолюбия своих (благородных) родителей на Мазепу, никто не помнит и никто не говорит...

Памятником Петра Великого служат те его великие преобразования, плодами которых пользуется теперь Русская земля».

Это сочинение Антона Чехова заслуживает особого внимания как свидетельство необыкновенно быстрого духовного и нравственного роста его личности. Каких-нибудь три-четыре года отделяют пятнадцатилетнего юношу от того мальчика в стоптанных башмаках, который, стоя на коленях посреди церкви, испытывал стыд и унижение за свое подневольное, рабское положение, или от того маленького лавочника, который по приказу отца часами сидел за конторкой и не имел возможности выучить как следует заданный урок. А как возмужал и обогатился знаниями! Как самостоятелен в суждениях! Он не только свободно излагает исторические факты, но и дает им оценку, высказывает свое отношение к действующим лицам русской истории. Нельзя не заметить искреннего тона, пылкой юношеской приподнятости, в которой выразились ранние гражданские чувства юного Чехова.

Однако подобное вольнодумство не могло поощряться ни в мужской, ни в женской гимназии. Сочинение Марии Чеховой, написанное ее братом, было также оценено баллом «три с крестом». Видимо, Антон ничего другого и не ожидал: «Когда я дома сообщила об этом балле, - пишет Мария Павловна Чехова, - Антон Павлович равнодушно промолчал, как будто это до него не касалось».

За время учебы в гимназии у Антона Чехова больше всего отличных оценок было по закону божьему. И этому есть объяснение.

Парадная лестница

Во-первых, закону божьему его стали обучать буквально с пеленок. Особенно усердствовал поначалу отец, а потом, в гимназии, появились уже настоящие педагоги по этому предмету - единственному, на который не влияли никакие реформы. Закон божий стоял во главе всей образовательной и воспитательной программы.

Во-вторых, законоучителем в таганрогской гимназии с 1865 года был протоиерей Федор Платонович Покровский, один из самых ярких людей тогдашнего Таганрога, одаренный человек, имевший познания во многих областях культуры. На своих уроках он беседовал с гимназистами на отвлеченные темы, рассуждал о Шекспире, Гете, Шиллере, Пушкине, Лермонтове.

Великолепный оратор, с музыкальным голосом, величественной наружностью и осанкой, Покровский знал о своем влиянии на окружающих и ловко пользовался этим. Его службы в Успенском соборе, настоятелем которого он являлся, проходили торжественно, празднично, при большом стечении горожан. Его авторитет в гимназии был непререкаем, и сам директор побаивался отца Федора. П. П. Филевский в своих воспоминаниях рассказывает, как на педагогических советах в гимназии Покровский в любых спорах одерживал победы, а если задавался целью, то и вовсе уничтожал противника, осмелившегося перечить ему. Остроумные, часто язвительные реплики протоиерея подхватывались на лету и передавались из уст в уста по всему городу.

«Но это был человек неискренний, - пишет П. П. Филевский, - говорил не то, во что верил, был безжалостен к побежденному противнику и не стеснялся в средствах».

Долгая, однообразная жизнь в купеческом Таганроге наложила и на него свой отпечаток. Покровский стал достопримечательностью города, частью его жизни, к которой он неплохо приспособился, и таганрогские обыватели многое ему прощали - и злые шутки над собой, и даже журнал «Отечественные записки», который он, единственный в гимназии, да, пожалуй, и в городе, выписывал из Москвы.

Чеховы хорошо знали Покровского, их связывали общие дела и интересы: Павел Егорович со своим хором часто пел в Успенском соборе, а Митрофан Егорович, староста Митрофаньевской церкви, был в большой дружбе с протоиереем, и тот охотно захаживал к обоим братьям Чеховым. Так что Антон имел возможность наблюдать Покровского не только в стенах гимназии. Однако к близости это знакомство не привело. Отец Федор не стал душеприказчиком подростка, ищущего опоры в жизни, а у Антона никогда, видимо, не возникало побуждения исповедаться у протоиерея, поделиться с ним откровенными мыслями, спросить совета. Приглядись Покровский повнимательнее к мальчику Чехову,

вызови его хоть один раз на откровенный разговор - быть может, и не произнес бы он той сакраментальной фразы, без которой сегодня не обходится ни одна биография писателя. Как-то он сказал Евгении Яковлевне о ее сыновьях: «Из старшего, может быть, еще что-нибудь и выйдет, а уж от двух младших ждать ровно ничего нельзя». Покровский был очень самонадеян, иногда без всяких оснований.

Карцер

Он по праву считался другом семьи Чеховых, к нему не раз они обращались за помощью. Так, в трудный момент жизни, когда семейный бюджет Чеховых пришел в упадок и Павлу Егоровичу нечем было уплатить за обучение детей в гимназии, Покровский добился у директора отсрочки и разрешения для ученика пятого класса Антона Чехова временно посещать гимназию без платы. Антон Павлович потом всю жизнь помнил этот добрый поступок. Именно Покровский с его остроумными шутками, прозвищами, которые он любил давать своим ученикам, вспомнился студенту Чехову, когда ему пришлось выбирать псевдоним для своих первых литературных произведений. «Антоша Чехонте!» - так обычно обращался отец Федор к гимназисту Чехову.

Кого еще из преподавателей выделял Чехов в гимназии?

Владимира Дмитриевича Старова - преподавателя латинского и греческого языков. Он приехал в Таганрог после окончания Императорского Новороссийского университета в 1875 году и был назначен в старшие классы. Видный собой, красивый, жизнерадостный, общительный, В. Д. Старов сразу же завоевал симпатии своих учеников и даже подружился с некоторыми из них. Однако судьба его сложилась несчастливо, он начал пить и закончил свою жизнь в больнице для душевнобольных.

Похожей оказалась судьба и другого преподавателя, тоже с университетской скамьи, - В. И. Логинова, историка, пытавшегося зажечь искру живого огня в душах своих учеников. Его фамилия, как и В. Д. Старова, стоит в аттестате зрелости Антона Павловича Чехова. Не прижился В. И. Логинов в таганрогской гимназии, где инструкции и циркуляры ставились выше человеческой личности и одержали верх над благородными порывами молодого педагога. Он тоже стал искать забвения в вине и погиб.

Зато инспектор Дьяконов был олицетворением той жизни, которая «хотя и не запрещена циркулярно, но и не разрешена вполне». «Это была машина, которая ходила, говорила, действовала, исполняла циркуляры, - вспоминал младший брат писателя, Михаил Павлович. - Всю свою жизнь А. Ф. Дьяконов проходил в калошахдаже в очень хорошую погоду и носил с собою зонтик». Портрет инспектора можно составить по тем прозвищам, которые ему давали гимназисты: Сороконожка - за его неслышную походку и способность быть везде одновременно и видеть все, что положено; Серое Пальто - неизменная принадлежность этого человека, как калоши и зонтик; Гадючка... И наконец, Человек в футляре - образ, созданный писателем Чеховым и ставший символом унылого, жалкого существа.

В стенах таганрогской гимназии прошли одиннадцать лет жизни Антона Павловича Чехова - четвертая часть его короткой жизни.

Это был важный период созревания и формирования го личности, развития ее духовных, нравственных, мировоззренческих основ. Однако по своему содержанию, жизненной активности, эмоциональной насыщенности, интенсивности эти годы не были равнозначными. Их можно разделить на три периода, каждый из которых свидетельствует о качественно новой ступени роста Чехова-гимназиста.

1868 - 1873 годы - первый период, совпадающий с завершением детства и началом отрочества; это период перехода от домашней обстановки к новой среде и определения своего места в ней. Сама учеба, судя по всему, не захватывает Антона Чехова. При всех своих несомненных способностях он не стремится в отличники, все его природные силы направлены на глубинную работу души, которая впитывает в себя окружающую действительность, ищет с ней взаимодействия, взаимопонимания.

1873 - 1876 годы - второй период (отрочество) отмечен бурным развитием личности подростка, его критическим отношением к окружающему миру, утверждением собственного «я», активным проявлением творческих возможностей В эти годы Антон Чехов набрасывается на книги, перечитывает все, что имее в гимназической библиотеке; страстно, до самозабвения, увлечен театром, драматургией, начинает первые литературные и сценические опыты. (Подро об этом в самостоятельных главах).

1876-1879 годы - третий период (юность), краткий по времени, но особенно насыщенный. У Антона Чехова определяется конкретная цель жизни, пади осуществления которой он готов претерпеть любые лишения и невзгоды. Ничто не может ему помешать закончить гимназию, дающую право учиться дальше чтобы быть полезным людям и чтобы достойно свершить свое предназначение на земле. (Этому периоду жизни и учебы в гимназии посвящена глава).

Вглядимся в портрет четырнадцатилетнего Антона Чехова, запечатленного на семейной фотографии 1874 года рядом с отцом и матерью, ближайшими родственниками - дяд«й Митрофаном Егоровичем, его женой, Людмилой Павловной и их сыном - Григорием, рядом с родными братьями и сестрой. Его фигура, поза выражают спокойствие, уверенность и независимость: голова чуть оти нута назад большой палец правой руки заложен за борт гимназического мундира точно так же, как у старшего брата Александра,- сосредоточенное лицо, умный взгляд чуть раскосых глаз. Удивительно характерные моменты схвачены таганрогским фотографом - своенравное и безвольное выражение девятнадцатилетнего Александра, рассеянный взгляд и блуждающая улыбка семнадцатилетнего Николая, двумя руками опершегося на плечо младшего брат; Антона А плечо у Антона было действительно крепкое, широкое, с прямыми линиями в отличие от покатых по-женски плеч у двух старших братьев, и стоит он твердо, с достоинством. Через несколько лет он станет единственнс верной, надежной опорой в жизни для своих братьев, которых он беззаветно любил...