ОСТРОВ САXАЛИН

В 1889 году болезнь Чехова продолжала нарастать. Так, на приглашение Суворина приехать в Петербург, он отвечает, что у него "прежестокий кашель" и что езда в вагоне у него может вызвать кровохарканье. "Боюсь кровохарканья, которое меня всегда пугало" Из письма А. П. Чехова А. С. Суворину от 7 декабря 1889 г,. Артисту А. П. Ленскому он пишет прямо, что у него "не инфлуэнца, а другое какое-нибудь свинство". И в это же самое время Чехов окончательно решает ехать на о. Сахалин.

С 1884 и до конца 1889 года кровохарканье у Чехова возобновлялось 11 раз, а вспышки процесса случались 2 - 3 раза в год. Это позволяет думать, что ко времени поездки на Сахалин у писателя был выраженный кавернозный процесс.

В письме к В. М. Лаврову Чехов отвечает на клеветническую заметку, помещенную в издаваемом Лавровым журнале "Русская мысль". В этой заметке Чехов как писатель был назван беспринципным. В письме Чехова есть следующие строки: "Я, пожалуй, не ответил бы на клевету, но на днях я надолго уезжаю из России, быть

может, никогда уж не вернусь, и у меня нег сил удержаться от ответа" (Из письма А. П. Чехова В. М. Лаврову от 10 апреля 1890 г. (Здесь и далее разрядка наша. - E. M.)). Приведенные строки показывают, что писатель отдавал себе отчет в трудностях поездки, знал, что "поездка - это непрерывный полугодовой труд, физический и умственный" 22 Из письма А. П. Чехова А. С.Суворину от 9 марта 1890 г, и понимал, что она угрожает не только ухудшением его здоровья, но может стоить и жизни. Ведь только 7 декабря 1889 года Чехов писал, что он боится ехать в Петербург, потому что езда в вагоне вызывает у него кашель и кровохарканье, а уже через четыре месяца он отправился в долгую и трудную поездку. Дорога только до Сахалина продолжалась 50 дней.

Маршрут Чехова был следующий: из Москвы до Ярославля - по железной дороге; из Ярославля на пароходе по Волге и Каме до Перми; из Перми до Тюмени - по железной дороге; из Тюмени до Байкала -на лошадях; через Байкал на пароходе, а затем снова на лошадях до Сретенска; из Сретенска до Николаевска по Амуру и через Татарский пролив на Северный Сахалин. Всего на лошадях писатель проехал около 4000 верст. Сдержанный в описании всяких трудностей, А. П. Чеxoв все же писал: "Резкий ветер, холод, отвратительный дождь... едем по длинной, узкой полоске, земли... Полоска кончается, и мы бултых... Руки закоченели... Два-три дня в Екатеринбурге употребил на починку своей кашляющей... особы".

В дальнейших письмах он сообщает: "Холодно ехать... На мне полушубок. Телу ничего, хорошо, но ногам зябко... К рассвету страшно утомляешься от холода, тряски... Страстно хочется тепла и постели... Вы не можете себе представить, - пишет Антон Павлович между 14 и 17 мая, - какое одиночество чувствуешь среди этой дикой, ругающейся орды, среди поля, перед рассветом, в виду близких и далеких огней, пожирающих траву, но ни на каплю не согревающих холодный ночной воздух! Ах, как тяжело на душе... Едем... В валенках сыро, как в отхожем месте..."

20 мая писатель записывает: "Пришлось скакать на лошадях... От неспанья и постоянной возни с багажом, от прыганья и голодовки было кровохарканье, которое портило мне настроение, и без того не важное".

Жизнь на острове Чехов изучал в течение трех месяцев. В этот же период он проделал исключительно трудную в условиях Сахалина перепись населения. "Когда я приехал в Дербинское, - писал в своей книге об острове Чехов, - и потом ходил по избам, шел дождь, было холодно и грязно. Смотритель тюрьмы, за неимением места... поместил меня в... амбаре, в котором была сложена... мебель. Капли, падавшие с потолка... производили гулкий звенящий звук, и после каждого такого звука кто-то шептал в отчаянии: "Ах боже мой, боже мой!"

А. П. Чехов очень любил природу. Поэтому можно себе представить степень его усталости, когда он писал, что всю дикую прелесть таежной реки с зелеными берегами "охотно променял бы на теплую комнату и сухую обувь...".

"Победишь одну груду поваленных деревьев, - сообщал он, - вспотеешь и продолжаешь идти по болоту, как опять новая груда, которой не минуешь... Сна чала я старался только об одном - не набрать бы в... сапог, но скоро махнул на все рукой... Томит духота, одышка, хочется пить...".

Больной писатель, предпринявший исключительно трудную и для здорового человека поездку на Сахалин, совершил общественный подвиг. Общественность России узнала о тех нечеловеческих условиях, в которых находилось "каторжное" и "вольное" население на острове каторги. Кроме того, следует помнить, что перепись населения на о. Сахалине! была первой переписью в России, произведенной на научной основе. До этого, со времен Петра I, в России производились только "ревизии".

Необходимость произвести перепись населения Чехов обосновывает так: "Чтобы... познакомиться поближе с жизнью... ссыльных, я прибегнул к приему, который в моем положении казался мне единственным. Я сделал перепись... Эту работу, - пишет далее Чехов с присущей ему скромностью, - в сущности, нельзя назвать переписью.., но, за неимением более серьезных данных.., быть может, пригодятся и мои цифры".

Для переписи Чехов составил специальные карточки, которые были отпечатаны для него в сахалинской типографии. В карточке было 13 вопросов: название селения; номер дома по казенной подворной описи; звание записываемого; имя, отчество и фамилия; возраст; вероисповедание; где родился; с какого года на Сахалине; главное занятие и ремесло; грамотность; семейное состояние; получает ли пособие от казны; чем болен.

Во время жизни на острове Чехову пришлось познакомиться со всеми ужасами сахалинской каторги. Писатель присутствовал при экзекуции, которая после этого долго ему снилась. "Ведь это же ужасно, поймите... - говорил он с тоской и нервно ломал руки, хрустя пальцами. - Когда розга со свистом впилась в тело наказуемого, во мне что-то оборвалось и застонало тысячью голосов... - рассказывал он тюремному доктору..." (Н. И. Гитов и ч. Летопись жизни и творчества А. П. Чехова. М., 1955, стр. 275.)Эта экзекуция происходила неподалеку от резиденции начальника острова Сахалина. "Интеллигентный" начальник округа в разговоре с писателем однажды нарисовал картину казни девяти человек. Когда их повесили, острил генерал, то получилась в воздухе "целая гирлянда", а когда сняли казненных, то доктора нашли, что один из них еще жив. Повесили в другой раз. Оказалось, что этот живой не виноват в том преступлении, за которое его вешали, закончил свой ужасный рассказ начальник округа.

Тяжелому испытанию подверглась на острове любовь писателя к детям. Сахалинские дети вымирают, - писал Чехов. "Жизнь впроголодь, питание иногда по целым месяцам одною только брюквой... низкая температура и сырость убивают детский организм чаще всего медленно, изнуряющим образом, мало-помалу перерождая все его ткани; если бы не эмиграция, то через два-три поколения, вероятно, пришлось бы иметь дело в колонии со всеми видами болезней, зависящих "от глубокого расстройства питания".

Перепись показала, что одним из основных занятий женщин была проституция. "В виду громадного спроса, занятию проституцией не препятствуют ни старость, ни безобразие, ни даже сифилис в третичной форме. Не препятствует и ранняя молодость". Чехов пишет, что ему приходилось встречать девушек 15 - 16 лет, которые с девяти - десяти лет занимаются проституцией.

Чехов нашел среди переписанного населения большое количество психических больных. Он искал причины психических заболеваний каторжан не в вырождении или наследственной обреченности, а в постоянных психических травмах, которым в огромной мере подвергались ссыльно-каторжные. "Некоторые приезжают уже больными, - писал Чехов. - Другие же заболевают на острове, где каждый день и каждый час представляется достаточно причин, чтобы человеку некрепкому, с расшатанными нервами, сойти с ума. Например, угрызения совести, тоска по родине, постоянно оскорбляемое самолюбие, одиночество и всякие каторжные дрязги..." Эта точка зрения в период, когда основной причиной психических заболеваний считалась наследственность, была несомненно прогрессивной.

Чехов еще до поездки на о. Сахалин с предельной настойчивостью и трудолюбием изучил большое количество научной литературы и, проведя перепись, разработал результаты ее на основе демографической статистики. Перепись всего сахалинского населения (около 10000 человек) писатель произвел единолично в течение трех месяцев. Он пробирался по тайге, заходил во все избы и говорил с каждым каторжанином и поселенцем. Его рабочий день начинался в пять часов утра и заканчивался поздно вечером.

О больном писателе во время его работы на Сахалине никто не заботился, а сам Чехов никогда не умел заботиться о себе самом. "У меня, - писал Чехов об одном ночном переходе, - с собою ничего не было, хотя я промок буквально насквозь... Кровать в надзирательской была только одна, ее занял генерал, а мы, простые смертные, легли на полу..."

Велика была душевная боль Чехова. Чуткий к чужому страданию, писатель переносил особенно тяжело ту предельную степень унижения человека, которую он видел повсюду на острове каторги. "Я видел все, - писал он, - стало быть, вопрос теперь не в том, что я видел, а как, видел".

В своем труде "Остров Сахалин" Чехов и показал, как он видел российскую действительность.

"Остров Сахалин", в котором слились воедино художественное и научное мышление Чехова, дополнили такие сильные по их общественному значению рассказы, как "Убийство", "В ссылке" и "Гусев".

Слова протеста, впервые гневно прозвучавшие в творчестве Чехова, высказал умирающий от туберкулеза Павел Иванович в рассказе "Гусев". Этот рассказ Чехов начал писать по пути из Сахалина в Россию.

Герой рассказа Павел Иванович задыхается в душном пароходном помещении третьего класса. От кашля, духоты и от своей болезни он изнемог, тяжело дышит и шевелит высохшими губами. Но он не замечает своей болезни, а думает о тех людях, которые окружают его. "Как это вы, тяжело больные, вместо того, чтобы находиться в покое, очутились на пароходе, где и духота, и жар, и качка, все, одним словом, угрожает вам смертью... Ваши доктора сдали вас на пароход, чтобы отвязаться от вас... Для этого нужно... не иметь совести и человеколюбия...". Чехов видел таких врачей на острове каторги. Они выслушивали сердце у каторжан для того, чтобы определить, сколько те смогут принять плетей...

Больной Павел Иванович спит сидя, так как в лежачем положении он задыхается. Лицо у него серое, нос длинный, острый, глаза, оттого, что он страшно исхудал, громадные; виски впали, борода жиденькая, волосы на голове длинные... Но умирающий не хочет смириться.

"Да, я всегда говорю в лицо правду... Я никого и ничего не боюсь... я воплощенный протест. Вижу произвол - протестую, вижу ханжу и лицемера - протестую, вижу торжествующую свинью - протестую".

Бунтарь мечтает возвратиться в Россию для того, чтобы призвать литераторов оставить на время свои гнусные сюжеты насчет бабьих амуров и красот природы и обличать двуногую мразь, мразь, сгноившую в тюрьмах миллионы людей.

Слова умирающего Павла Ивановича совпадают текстуально со словами чеховских писем, в которых он обличал царских чиновников и генералов, сгноивших в тюрьмах миллионы людей.

В рассказе умирающий призывает к протесту такого же, как и он, умирающего. Проходит два дня. Павел

Иванович уже не может сидеть. Он лежит, глаза у него закрыты, нос стал как будто острее. И здесь так же, как и у задыхавшегося перед смертью учителя в одноименном рассказе Чехова, проявляется "физиологический самообман" туберкулезного больного, столь знакомый писателю.

- Как сравнишь себя с вами, жалко мне вас... бедняг. Легкие у меня здоровые, а кашель у меня желудочный... Я могу перенести ад, не то что Красное море! К тому же, я отношусь критически и к болезни своей, и к лекарствам. А вы... темные... Тяжело вам, очень, очень тяжело!

Так страдает умирающий чеховский бунтарь, страдает не за себя, а за других. Он умирает первым, а тот, кого он жалел и кого призывал к протесту, умирает вторым...

Похороны в океане закончены... Человек поглощен свирепой стихией. Но в конце рассказа в суровый реквием врывается светлый мажорный мотив: "А наверху в это время, в той стороне, где заходит солнце, скучиваются облака; одно облако похоже на триумфальную арку, другое на льва, третье на ножницы... Из-за облаков выходит широкий зеленый луч и протягивается до самой средины неба; немного погодя рядом с этим ложится фиолетовый, рядом с этим золотой, потом розовый... Небо становится нежно-сиреневым. Глядя на это великолепное очаровательное небо, океан сначала хмурится, но скоро сам приобретает цвета ласковые, радостные, страстные, какие на человеческом языке и назвать трудно".

В жизнеутверждающем финале рассказа звучит оптимистическая вера писателя в то светлое ласковое будущее, которое... и назвать трудно... к которому призывают и будут призывать герои его произведений.

Образ героя этого рассказа зародился у писателя одновременно с образом благородного бунтаря Громова - узника "Палаты № 6". Поездка на Сахалин позволила Чехову создать это самое значительное по своей обличительной силе произведение дореволюционной русской литературы.

Молодому Ленину стало душно в комнате, когда он прочел "Палату № 6". Он почувствовал то, что хотел показать в своей повести великий реалист, - вся чиновничье-жандармская Россия была по сути огромной сахалинской каторгой.

Нервное напряжение, в котором находился писатель во время сахалинской поездки, подавляло его болезненные * ощущения, но уже вскоре после возвращения в Москву болезнь дала себя чувствовать. Значительное переутомление не только отразилось на состоянии легких, но вызвало и поражение сердечно-сосудистой системы. Сам Чехов не связывал свое состояние с проделанной им работой на Сахалине.

"Я кашляю, перебои сердца. Не понимаю, в чем дело, - удивлялся он. - Пока ехал на Сахалин и обратно, чувствовал себя здоровым вполне, теперь же дома происходит во мне чорт знает что. Голова побаливает, лень во всем теле, скорая утомляемость, равнодушие, а главное-перебои сердца. Каждую минуту сердце останавливается на несколько секунд и не стучит" 1 Из писем А. П. Чехова А. С. Суворину от 23 и 24 декабря 1890 г..

Кроме легочного туберкулеза, Чехов (с молодых лет) страдал хроническим катаром кишечника и тяжелым расширением вен с частыми кровотечениями. Очевидно эти заболевания были связаны с перитонитом, перенесенным им в детстве, и последующими спаечными изменениями брюшины.

После поездки на Сахалин, кроме резкого нарушения сердечного ритма, у писателя усилились мучительные и частые припадки мерцания в правом глазу (мерцательная скотома), которые сопровождались сильными головными болями.

Преодолевать неимоверные трудности путешествия на Сахалин больному Чехову позволяли большой творческий подъем и сознание того, что он выполняет свой долг. Но как только работа была выполнена, наступила реакция.

Писатель знал, что человек не чувствует утомления, когда он занят увлекающим его делом, об этом он сам писал ранее Суворину. К самому же себе он, как обычно, старался не относить то, что знал.

После возвращения с Сахалина Чехов понял, что ему необходимо лечиться. Болезнь была основной причиной его поездки заграницу. Эта поездка продолжалась с середины марта 1891 года до начала мая этого же года. Он посетил Венецию, Рим, Неаполь, Париж. Свои впечатления о поездке Чехов использовал в "Рассказе неизвестного человека".

Для Чехова характерно, что свои личные ощущения, связанные с болезнью, он нередко передавал героям своих произведений, хотя характер и весь облик того или иного героя ничего общего с Чеховым не имели. Так например, герою "Рассказа неизвестного человека" писатель передал много признаков своего заболевания. Больной человек глухо кашлял всю ночь, как это часто было у Чехова. Так же, как и писатель, он не спал бывало до утра, и у него сильно болел бок. У "неизвестного человека", уехавшего в Италию, нередко поднимался сильный жар, горело лицо, ломило ноги, тяжелую голову клонило к столу... В Венеции у него так же, как и у Чехова, начались плевритические боли. Наконец, подлинно чеховские ощущения: ночью больному часто бывало холодно, больно и скучно, но днем он упивался жизнью.

"Неизвестный человек" как бы полностью повторяет фразу из чеховского письма: "Даже болеть приятно, когда знаешь, что есть люди, которые ждут твоего выздоровления, как праздника". Однако Чехов в противовес своему герою, даже в тяжелые периоды своей болезни был всегда подтянут и тактичен. Своего же героя Чехов одним штрихом показывает как человека морально расслабленного: ночью у него сильно болел бок, и он до самого утра не мог согреться и уснуть. Когда его вызвали звонком, он от боли и утомления забыл о всех порядках и приличиях в свете и отправился в кабинет в одном белье и босой. По-чеховски точный штрих отразил характер человека.

2 мая 1891 года Чехов возвратился на родину и выехал на дачу в Алексин, где поселился вначале в четырех минутах ходьбы от Оки, а затем переехал в усадьбу Богимово. Там же некоторое время гостили его близкие друзья - Лика Мизинова и Исаак Ильич Левитан.

Старинная помещичья усадьба с запущенным садом навеяла одно из его поэтических произведений - "Дом с мезонином". Тогда же писатель работал над книгой "Остров Сахалин".

Чехов, как сообщает его брат Михаил Павлович, поднимался чуть свет, часа в четыре утра, и приводил в порядок свои сахалинские материалы. С перерывами работа продолжалась до вечера.

В начале сентября он вернулся в Москву, где продолжал свою работу над книгой.

Дорогой ценой заплатил больной писатель за свою поездку на остров каторги и за исключительно трудную и кропотливую работу по обобщению собранных материалов. Осенью 1891 года его состояние заметно ухудшилось. 7 ноября Чехов пишет: "У меня кашель... голова болит, ломит спину..." 9 ноября он повторяет: "У меня жар, озноб, слабость, всего разломило". Однако несмотря на свое болезненное состояние, он едет к больному Суворину "затем, чтобы лечить его. Я забыл, - пишет он, - мудрое правило: "врачу исцелися сам". И меня, - сознается он, - назад привезли в карете...".

Болезнь продолжается: "Я сильно кашляю и совершенно отупел, так что не умею писать даже писем", - отмечает Чехов 15 ноября, а через три дня следует его, пожалуй, первое письмо, в котором он не скрывает действительного отношения к своей болезни:

"Я... уже начинаю подумывать, что мое здоровье не вернется к прежнему своему состоянию... Лечение и заботы о своем физическом существовании внушают мне что-то близкое к отвращению. Лечиться я не буду. Воды и хину принимать буду, но выслушивать себя не позволю". (Из письма А. П. Чехова А. С. Суворину от 18 ноября 1891 г.)

Несмотря на то, что в сознание писателя уже проникает тревога о своем здоровье, он не хочет не только лечиться, но и вообще подвергаться исследованию врачей. Отвращение ко всякого рода лечению и лекарствам он высказывал и ранее, когда его друзья, видевшие его болезненное состояние, советовали ему лечиться.

Отсутствие денег заставляло писателя и во время вспышки заболевания работать. Им написан тогда рассказ "Бабы", он заканчивает повесть "Дуэль" и продолжает интенсивно работать над сахалинским материалом. В этот же период Чехов вместе с В. А. Вагнером (впоследствии крупным ученым) выступил с фельетоном "Фокусники" в защиту еще молодого тогда профессора К. А. Тимирязева против известного ученого-зоолога В. П. Богданова.

Как ни отгоняет Чехов мысль о недуге, он, как умный врач, не может не понимать серьезности своего положения: "Мне кажется, что я рассохся, как старый шкаф, и что если в будущий сезон я буду жить в Москве и предаваться бумагомарательным излишествам, то Гиляровский прочтет прекрасное стихотворение, приветствуя вхождение мое в тот хутор, где тебе ни посидеть, ни встать, ни чихнуть, а только лежи и больше ничего. Уехать из Москвы, - подчеркивает он, - мне необходимо".

Чехов понимал, что лекарствами чахотку не вылечишь. Ему необходимы были жизнь за городом и отдых, которого он никогда не имел. Он переутомился и уже не скрывал этого. "Мне хочется, - жалуется он Суворину, - два дня лежать в комнате неподвижно и выходить только к обеду. Отчего-то я чувствую утомление". (Из письма А. П. Чехова А. С. Суворину от 11 декабря 1891 г.)

В конце 1891 года несколько губерний России оказались пораженными голодом. Передовая интеллигенция отозвалась на это бедствие. У Чехова в это время продолжается вспышка туберкулезного процесса, но тем не менее он активно включается в борьбу с голодом.

"Я сижу безвыездно в Москве, но между тем дело мое в Нижегородской губ. кипит уже, кипит! - радуется писатель. - Я вместе со своим приятелем, земским начальником... в самом глухом участке Нижегор. губ... скупаем лошадей и кормим, а весной возвратим их хозяевам" 22 Из письма А. П. Чехова А. И. Смагину от 11 декабря 1891 г.. Этим способом Чехов не только помогал голодающим крестьянам, но и спасал урожай будущего года.

Обострение болезни не утихает, и Чехов решает перебраться в провинцию, иначе, пишет он, "я по отношению к своему здоровью разыграю большого злодея". Письмо написано 16 декабря 1891 года, а 14 января, т. е. через месяц, Чехов уезжает в Нижегородскую губернию по делам помощи голодающим. Он не ограничивается пребыванием в губернском городе, как это делают многие либерально настроенные интеллигенты. На почтовых лошадях по Казанскому тракту он выезжает в глухой участок Нижегородской губернии - ст. Богоявленье, а через два дня в деревню Белую.

"Мороз лютый, ревет метель,- пишет Чехов.- Вчера поздно вечером меня едва не занесло в поле, сбились с дороги" '1 Из письма А. П. Чехова Н. М. Линтваревой от 18 января 1892 г..

Чехов вернулся в Москву с еще более ухудшившимся состоянием здоровья. В письме к Ф. А. Куманину от 26 января 1892 года он сообщает: "Писать мне трудно, так как мои лопатки простужены... Болен и сижу дома... не могу мечтать о скорейшем выздоровлении". В тот же день он пишет А. И. Смагину о причинах своего состояния: "Был сильный мороз, захватила в поле метель, и я, должно быть, сильно простудился, так как вот уже третий день сижу, как палка, и хожу, вытянувшись во фронт: лопатки и пространство между лопатками болят жестоко, и больно мне двигать шеей и руками...". Это Чехов писал 26 января, а второго февраля, т. е. через 7 дней, он вновь выехал по "голодным делам" в Воронежскую губ. Там он посещает село Хреновое (конский завод), г. Бобров и другие места и со свойственной ему энергией проводит задуманное им дело.

В записной книжке Чехова можно найти короткие, но по-чеховски точные записи, характеризующие степень голода. "Не едят по 2-5 дней - это зауряд. Муж, жена, мать, 5 детей ели 5 дней похлебку из лебеды". И далее: "Столовых нет; приезжали благотворители, чтобы устроить столовые, но остались недовольны картиной голода".

Сколько сочувствия к народному бедствию и сколько острой иронии по отношению к "благотворителям", для которых народное бедствие было поводом для вечеров, банкетов и выспренных тостов.

Чехов же считал народное горе своим горем. "Голод газетами не преувеличен, - пишет он. - Дела плохи". Только этим можно объяснить, что больной туберкулезом писатель в период вспышки процесса, в пургу, по глухому тракту добирался До самых отдаленных и забытых углов.

Голод послужил Чехову темой для рассказа "Жена", в котором тип помещика - "благотворителя" Асорина противопоставляется земскому врачу Соболю.

В губернии, где находится имение Асориных, начался голод. У Асорина украли 20 кулей ржи, и он "для порядка" поставил на ноги всю губернию, "для порядка" же сообщил об этом в Петербург. Жена его искренне хочет быть полезной голодающим и организует сбор пожертвований в губернии. Асорин пытается помочь жене. Но ему вся эта благотворительность служит лишь поводом для примирения с ненавидящей его женой.

Цена благотворительности Чехову ясна. Он знает, что это не коренное решение вопроса. Земский врач Соболь, один из наиболее положительных персонажей чеховской галереи врачей, знает, что барскими копейками трудно что-нибудь сделать. "Чтобы прокормить 1000 семейств, - говорит он, - нужно 350 рублей в день... А между тем мы даем не 350 в день, а только 10 и говорим, что это пособие, помощь, что... все мы исключительно прекрасные люди, и да здравствует гуманность". Соболь - тип врача-демократа. Бессонные ночи с роженицами, ухабистые дороги между далекими деревнями - как это хорошо знакомо российским врачам. Соболя даже нельзя упрекнуть за то, что он 10 лет ничего не читал; веришь, что ему некогда к любимой женщине съездить и что табаку купить иной раз не на что. Он знает, что то, что происходит в России, это не жизнь, а пожар в театре...

Благотворительность не нужна, считает Соболь. Отношения к народу должны быть деловые, основанные на знании и справедливости. То, что помещик дает голодающему Ваське, который всю жизнь у него работал, 15 копеек, выгодно прежде всего помещику, ибо этим он вернет его в прежнее положение работника. Не "благотворительная оргия нужна народу, а коренное переустройство общества" - такова концепция земского врача Соболя.

Поездка на Сахалин и борьба с голодом - это два больших общественных дела, которые на протяжении двух лет совершил писатель. У Чехова была острая восприимчивость к человеческой боли и насилию. Ему же привелось со всем этим встретиться на Сахалине и в голодающих губерниях. Большое нервное и физическое переутомление привело к прогрессированию его болезни.