НАКАНУНЕ ПУТЕШЕСТВИЯ НА САХАЛИН

«Моя бедная муза, по воле капризных судеб, надела синие очки и, забросив лиру, занимается этнографией и геологией... Забыты звуки сладкие, слова... все, все забыто!.. Теперь я не литератор, а сахалинец», - писал Чехов в марте 1890 г.

Замысел поездки на Сахалин возник у писателя в конце 1889 г. Михаил Павлович Чехов так вспоминает об этом: «Я только что окончил тогда курс на юридическом факультете и готовился к государственным экзаменам... Часто Антон Павлович брал у меня лекции и читал их, лежа на кровати. Как-то, прочитавши уголовное право, он сказал мое: «Все наше внимание к преступнику сосредоточено на нем только до момента произнесения над ним приговора; а как сошлют его на каторгу, так о нем все и позабудут. А что делается на каторге! Воображаю!..» И в один из дней он быстро, нервно засбирался вдруг на Сахалин, так что в первое время трудно было понять, серьезно ли он говорит об этом, или шутит».

Конечно, университетские лекции младшего брата были лишь поводом, а не причиной, заставившей Чехова предпринять путешествие. Эта поездка, которая для окружающих была совершенно неожиданной, явилась закономерным результатом внутреннего развития художника, роста его общественного самосознания. Антон Павлович поехал на Сахалин не как сторонний наблюдатель-турист, а как писатель, кровно заинтересованный в судьбах тысяч несчастных людей.

В большом письме Чехов с покоряющей страстностью, с глубоким убеждением в своей правоте возражал Суворину, который отрицательно относился к замыслу поездки: «Вы пишете, что Сахалин никому не нужен и ни для кого не интересен. Будто бы это верно? Сахалин может быть ненужным и неинтересным только для того общества, которое не ссылает на него тысячи людей и не тратит на него миллионов... Не дальше, как 25-30 лет назад наши же русские люди, исследуя Сахалин, совершали изумительные подвиги, за которые нужно боготворить человека, а нам это не нужно, мы не знаем, что это за люди... Сахалин - это место невыносимых страданий, на какие только бывает способен человек вольный и подневольный...

Из книг, которые я прочел и читаю, видно, что мы сгноили в тюрьмах миллионы людей, сгноили зря, без рассуждения, варварски; мы гоняли людей по холоду в кандалах десятки тысяч верст, заражали сифилисом, развращали, размножали преступников и все это сваливали на тюремных красноносых смотрителей. Теперь вся образованная Европа знает, что виноваты не смотрители, а все мы, но нам до этого дела нет, это неинтересно... Нет, уверяю Вас, Сахалин нужен и интересен, и нужно пожалеть только, что туда еду я, а не кто-нибудь другой, более смыслящий в деле и более способный возбудить интерес в обществе».

Перед Чеховым стояла важная и благородная цель - обратить внимание русской общественности на «место невыносимых страданий» и тем облегчить положение тысыч ссыльно-каторжных, томящихся на Сахалине. Вся жизнь писателя теперь была подчинена одному - подготовке к путешествию. Чехову пришлось преодолеть ряд серьезных трудностей на пути к осуществлению этой задачи.

Прежде всего, Антон Павлович не мог быть до конца уверен, что его пустят на Сахалин и дадут ему возможность увидеть то, что он хотел. Путешествие требовало довольно значительных средств, а Чехов ехал за свой счет, на свой страх и риск.

Пришлось мобилизовать все скромные сбережения и даже достать в долг значительную для Чехова сумму денег. Наконец, надо было выезжать ранней весной, как только вскроются реки и станут проезжими дороги, чтобы сделать на Сахалине возможно больше и успеть вернуться в конце навигации.

Времени для подготовки путешествия оставалось очень мало. Дорог был не только каждый день, но буквально каждый час. Письменный стол Антона Павловича был завален грудами книг. Среди них - описания путешествий, работы по уголовному праву, тома «Морского сборника», книги по геологии, метеорологии, этнографии Сахалина, труды по медицине.

Родные и знакомые принимали самое деятельное участие в приготовлениях к поездке. Мария Павловна и Л. С. Мизинова работали в читальном зале Румянцевской (ныне Ленинской) библиотеки над книгами о Сахалине, представляющими интерес для Чехова. В кабинет писателя приносили выписки из научных трудов, посвященных Сахалину.

Письма Чехова того времени свидетельствуют о напряженной подготовке к путешествию:

«Целый день сижу, читаю и делаю выписки. В голове и на бумаге нет ничего, кроме Сахалина. Умопомешательство. Mania Sachalinosa».

«День-деньской я читаю и пишу, читаю и пишу...»

«Я сижу безвыходно дома и читаю о том, сколько стоил сахалинский уголь за тонну в 1863 году и сколько стоил шанхайский, читаю об амплитудах и NO, NW, SO и прочих морских ветрах, которые будут дуть на меня, когда я буду наблюдать свою собственную морскую болезнь у берегов Сахалина. Читаю о почве, подпочве, о супесчаной глине и глинистом супесчанике».

За рабочим столом в кабинете Чехова были написаны первые страницы книги «Остров Сахалин», вошедшие потом в начальные главы произведения. «Я начал уже писать про Сахалин, - сообщал Чехов 4 марта 1890 г. - Написал страниц пять «истории исследования». Вышло ничего себе, как будто по-умному и авторитетно. Начал и географию с градусами и с мысами».

О предстоящем путешествии Чехова стало известно в литературных кругах. До Антона Павловича доходили и сочувственные, и недоброжелательные отклики, но первых было значительно больше. «То, что Вы едете на Сахалин, - очень хорошо и дельно придумано, и я желаю Вам от всего моего искреннего щеглиного сердца - здоровья, удачи и самых счастливых встреч и впечатлений! - писал И. Л. Леонтьев-Щеглов. - Раз Вы опишете Ваше путешествие, не мудрствуя лукаво, с присущей Вам наблюдательностью и остротой, то будет уже громадная заслуга перед обществом, и книга должна получиться захватывающего интереса и поучительности.

Помимо этого, узнав чуть не 3/4 России, Вы в Ваших творческих работах будете, иметь уже ту живую руководящую нить, без которой все мы выглядим по справедливости какими-то недоверившимися и немогузнайками».

В. И. Немирович-Данченко, выражая мнение передовой русской интеллигенции, писал Чехову: «Ваша поездка возбуждает большие ожидания. Вы подготовили себе отличную почву для нового периода Вашей деятельности». В. Г. Короленко обещал Антону Павловичу помочь своими советами и рекомендательными письмами к сибирским знакомым.

Приближалось начало путешествия. Антон Павлович и его родные решили сфотографироваться на память. И характерно, что снимок был сделан не в ателье фотографа, что было бы гораздо проще, а во дворе дома на Садовой-Кудринской. Фотография запечатлела родителей писателя, сестру Марию Павловну, братьев Ивана Павловича и Михаила Павловича, а также близких знакомых: Л. С. Мизинову, А. И. Иваненко, А. А. Лесову и Сережу Киселева.

Наступило 21 апреля 1890 г. - последний день, проведенный Чеховым в кудринском доме. С большим волнением переживали предстоящий отъезд Антон Павлович и его домашние. Поезд, с которым ехал Чехов, уходил в 8 часов вечера. Писатель направлялся по железной дороге до Ярославля, а далее по Волге и Каме до Перми

На Ярославском вокзале собрались родные и знакомые Чехова. Среди провожающих были И. И. Левитан, Л. С. Мизинова, М. Р. Семашко, А. И. Иваненко, О. П. Кундасова. Некоторые из родных и знакомых поехали проводить Антона Павловича до последней пригородной станции - Сергиева-Посада (ныне Загорск).

Как это ни странно, мы очень мало знаем о проводах Антона Павловича на Сахалин. Даже летописец чеховской семьи Михаил Павлович уделяет этому важному событию всего несколько строк в письме к двоюродному брату, написанном вскоре после отъезда Чехова. Михаил Павлович сообщает кратко: «Тягостные проводы Антона в кругосветное путешествие». Видимо, младшему Чехову трудно было писать о расставании с любимым братом. И только через много лет Михаил Павлович в неопубликованном письме к жене взволнованно рассказывал о вечере 21 апреля 1890 г.

«Я помню, как мы все провожали его [Антона Павловича] на Сахалин. Была... запоздавшая весна. Зелени еще не было, но уже стояли северные бледные ночи, похожие на больных ласковых женщин. Мы все собрались на вокзале - отец, мать, Маша, я - и много знакомых. Был светлый вечер. Стояли, переминаясь с ноги на ногу, чувствовали, что-то еще не досказано, не находили слов говорить, а затем-звонок, спешное прощание, посадка в вагон, свисток, - и Антон уехал. Мне было так грустно и в то же время так хотелось остаться одному, что я бросил на вокзале своих и один, пешком отправился домой».

В дом Корнеева приходили первые письма Чехова с пути. Их ждали с нетерпением. С отъездом Чехова дом потерял свою «душу». «После Вашего отъезда Корнюшин дом быстро и заметно начал пустеть. Весь строй и порядок жизни нарушился», - писал Антону Павловичу «вечный друг» чеховской семьи А. И. Иваненко.

Об этом же писал в своих воспоминаниях М. П. Чехов: «Отсутствие Антона Павловича... было для оставшейся в Москве его семьи прямо невыносимо. Тотчас же после его отъезда у нас в квартире все вдруг опустело, точно он один занимал собой сразу все комнаты».

Приближалось лето - первое лето за многие годы, которое семья Чеховых должна была провести без Антона Павловича. Родные решили снова поехать на Луку, где была могила Николая Павловича. Платить в течение нескольких месяцев за пустую, -никому не нужную квартиру и одновременно расходовать деньги на дачу было не по силам. Чеховы вынуждены были отказаться от дома Корнеева с тем, чтобы осенью найти другую квартиру.

О том, что происходило в доме на Садовой-Кудринской в конце апреля 1890 г., рассказывает в своем письме А. И. Иваненко: «Мария Павловна с неделю сильно прохворала, началась уборка мебели и библиотеки, в которой и я принимал, по мере сил и возможностей, участие. Книги ни одной не замотал, ярлыки наклеены и перепись сделана (Опись библиотеки Л. П. Чехова, составленная А. И. Иваненко, не обнаружена). К 1-му мая квартира была освобождена, далеко же до 1-го Яша [Я. А. Корнеев] наклеил на всех окнах ярлыки, без зазрения совести, о сдаче квартиры, и желающих нанять в день перебывало до 10; это сильно беспокоило Марию Павловну, ибо ей было скверновато временами, теперь же Мария Павловна здорова вполне».

10 сентября 1890 г., по возвращении с дачи, семья писателя переехала на квартиру в дом Дукмасова, видимо, оказавшуюся мало удачной. Уже через три недели, 4 октября, была снята новая квартира. Вернувшись с Сахалина, Чехов писал своему приятелю Ф. О. Шехтелю: «Мой московский адрес не корнеевский, а уже новый: Малая Дмитровка, д. Фирганг».

Вскоре после отъезда Чеховых, в 1891 г. доктор Я. А. Корнеев продал свои дома некоему потомственному почетному гражданину В. И. Шуберту. В 1894 г. бывший домохозяин написал Антону Павловичу и получил в ответ очень теплое письмо, которое заканчивалось так: «Старый друг лучше новых двух; я видаю множество людей и знакомлюсь каждый день все с новыми, и имею немало новых друзей, но о Вас, о Вашей семье и о доме в Кудрине я вспоминаю с особенным чувством, и эти воспоминания не бледнеют от времени и новых знакомств». Зная характер отношений Чехова и его бывшего домохозяина - дружественных, но по существу далеких, мы должны отнести эти прочувствованные слова прежде всего к дому на Садовой-Кудринской.

В другом более позднем письме Антон Павлович снова вспоминал о тех, по его определению «прекрасных днях» которые он прожил в Кудрине. Да, это были прекрасные дни - время расцвета молодости, полноты творческих сил, общения с лучшими людьми русского искусства Чехов получил здесь самое большое счастье, о котором может мечтать человек, - сознание, что его работа нужна людям, дает им радость, что его труд необходим родине.