Глава IV. МАСТЕРСТВО ЧЕХОВА В РАССКАЗАХ «НА ПУТИ» И «О ЛЮБВИ»

Бунин в воспоминаниях о Чехове, написанных в последние годы его жизни, признавался: «Постепенно я все более и более узнавал его жизнь, начал отдавать отчет, какой у него был разнообразный жизненный опыт, сравнивал его со своим и стал понимать, что я перед ним мальчишка, щенок... Меня поражает, как он моложе тридцати лет мог написать «Скучную историю», «Княгиню», «На пути», «Холодную кровь», «Тину», «Хористку», «Тиф» ...Кроме художественного таланта, изумляет во всех этих рассказах знание жизни, глубокое проникновение в человеческую душу в такие еще молодые годы» (Литературная газета», 1957, 14 сентября).

Среди указанных Буниным произведений Чехова рассказ «На пути» поражает художественным мастерством, а также изумительным искусством сочетать самобытное с традиционным. В результате такого синтеза получился оригинальный художественный сплав, в котором новаторское по содержанию и стилю создание Чехова органически впитало в себя традиционные источники, идущие от великих предшественников и умело отобранные автором «На пути».

Рассказ «На пути» свидетельствовал о том, что молодой автор обладал знанием жизни и прошел хорошую литературную школу. Чехов, вдумчиво читая сочинения классиков и работая над своими произведениями, убедился в том, что в литературном новаторстве всегда имеются элементы традиции, что без творческого использования проверенных временем художественных открытий предшественников нельзя работать в искусстве.

Значительность содержания рассказа «На пути» была отмечена автором в шутливом тоне: «Ну как Вам нравится моя храбрость? Пишу об «умном» и не боюсь» (XIII, 264). Здесь Чехов говорит о серьезном замысле рассказа, характеризующем специфику нового периода его творческой деятельности.

Все в рассказе «На пути» характерно для Чехова второй половины 80-х годов: идейные и творческие искания; знание жизни с ее противоречиями, «контрапунктами»; понимание сложности психологии человека и человеческих отношений; умение вложить в простой жизненный сюжет глубокое психологическое и философское содержание; способность подойти к традиционному литературному образу («лишнего человека» - в данном случае) новаторски; разработка нового, лирико-музыкального стиля; включение в художественную ткань произведения разнообразных «подтекстов».

Все эти особенности рассказа «На пути», созданного в конце 1886 года и явившегося одной из вех на новом творческом пути Чехова, потребовали от автора, ставшего взыскательным художником, большого творческого труда.

Чехов поведал своим современникам о тех «муках творчества», которые пришлось ему пережить при создании рассказа. Суворину он писал 21 декабря 1886 года: «Святочный рассказ я начал 2 недели тому назад и никак не кончу. Нечистая сила натолкнула меня на тему, с которой я никак не справлюсь. За 2 недели я успел привыкнуть к теме и к рассказу и теперь не понимаю, что в нем хорошо, что худо. Просто беда! Завтра, надеюсь, я кончу его и пошлю Вам. Вы получите его 24-го в третьем часу дня. Если взглянете на рассказ, то поймете потуги, с которыми он писан, и извините за то, что я опоздал и не сдержал данного обещания». А 24 декабря Чехов писал Лейкину: «Три недели выжимал из себя святочный рассказ для «Нового времени», пять раз начинал, столько же раз зачеркивал, плевал, рвал, метал, бранился и кончил тем, что опоздал и послал Суворину плохую тянучку, которая, вероятно, пойдет в трубу. Так мучился, что и тысячи целковых гонорара мало».

Когда рассказ был напечатан в газете «Новое время» 25 декабря и Чехов узнал о положительной реакции квалифицированных читателей, автор не без удовлетворения сообщил писательнице Киселевой: «В Питере произвел фурор».

Заглавие рассказа многозначительно. Оно связано прежде всего с сюжетом рассказа: герои - Лихарев и Иловайская - встретились на жизненном пути, в «проезжающей» на постоялом дворе, куда их загнала ненастная погода. Оно связано также с жизненной судьбой главного героя Лихарева, скитальца, «пepeкати-поле», который находится «на пути» бесконечных исканий, в постоянной смене увлечений (религия, атеизм, наука, толстовство и т. д.).

Характерно название рассказа не только для жизненной судьбы героя-скитальца; оно связано также с идейными исканиями автора в годы перелома, когда он усиленно искал «общую идею». Чехов признавался в 1888 году: «Политического, религиозного и философского мировоззрения у меня еще нет; я меняю его ежемесячно». Проницательный литературовед Ф. Д. Батюшков правильно заметил по поводу рассказа «На пути», что сам Чехов находится на пути к чему-то важному, значительному; он пытается охватить наивозможно широко русскую действительность и предугадать, что кроется за завесой будущего.

Не случайно, конечно, этот период напряженных исканий Чехова закончился длительным путешествием на Сахалин; об этом путешествии многие биографы Чехова говорили как о большом гражданском и писательском подвиге.

Не случайно также в эти годы Чехов обратил особое внимание на яркую фигуру великого русского путешественника Пржевальского; в статье, посвященной Пржевальскому, Чехов с большим лирическим волнением говорил о жизни путешественника, отданной науке и родине.

Название рассказа связано еще с некоторыми особенностями Чехова как человека и писателя. Известна любовь Антона Павловича к путешествиям; Чехов, считавший необходимым для каждого «живого» человека иметь цель в жизни (ближайшую или отдаленную), говорил: «Когда путешествуешь, то имеешь цель». У Чехова, любившего ездить по стране, была определенная цель: лучше познакомиться со своей родиной, с ее природой, с ее людьми.

Характерны для Чехова «дорожные» мотивы в творчестве и «дорожное» заглавие многих произведений: «На большой дороге», «На пути», «Перекати-поле» (с подзаголовком «Путевой набросок»), «Степь» (с подзаголовком «История одной поездки»), «Красавицы», «Казак», «На подводе» и др. Некоторые из них представляют собой своеобразные художественно-дорожные очерки с автобиографическим содержанием, в которых Чехов делится с читателем своими путевыми впечатлениями («Красавицы», «Перекати-поле» ).

Важно отметить, что большинство произведений с «дорожным» содержанием написано Чеховым как раз в годы перелома.

И еще об одной особенности писательского почерка Чехова.

Он часто заставляет своих героев в одном и том же произведении приезжать и уезжать (этот прием, в частности, Чехов применял во всех зрелых пьесах, на что обратил внимание еще в 1924 году театровед Григорьев). Прием, характерный для чеховского психологизма. Писатель заметил, что приезды и отъезды создают особую психологическую атмосферу, в которой обостряются внутренние переживания людей, ярче раскрываются интеллектуальные и эмоциональные особенности характеров. Этот прием Чехов использовал и в рассказе «На пути».

Рассказ «На пути», пожалуй, первое произведение Чехова, в котором на простой сюжетной основе приезда и отъезда героев, случайно встретившихся на постоялом дворе, передается сложное психологическое содержание. Показ непродолжительной встречи героев на пути дал автору возможность глубоко изобразить внутренний мир Лихарева и Иловайской, раскрыть тайники их души, особенности лирических взаимоотношений.

Простота сюжета, включившего в себя сложное содержание, характеризует Чехова-мастера. В развитии сюжета и психологического содержания - естественные мотивировки перехода от одного эпизода к другому, что создает полную иллюзию жизненности; мы не чувствуем никакой литературной условности, «сделанности», а ощущаем жизнь, правду жизни в основном и в деталях. И здесь Чехов проявил мастерство высокого класса. Невольно вспоминаются мудрые слова Квинтилиана: «Искусство заключается в том, чтобы скрывать искусство».

Зимняя непогода. Вечер. Застигнутые вьюгой в дороге, путники ищут ночлега на постоялом дворе. Первыми приехали Лихарев и его восьмилетняя дочь; потом появилась в «проезжающей» Иловайская. Она покосилась на мужчину и девочку, присела к окну. После долгого молчания, воцарившегося в проезжающей, девочка заворочалась, проснулась, заплакала. К ней подошел отец, пытаясь ее успокоить. Подошла к Саше Иловайская, тоже уговаривая ее не плакать. Лихарев стал объяснять, почему девочка капризничает: не спали две ночи, ехали в отвратительном экипаже, а тут еще у девочки болит плечо. Иловайская раздела Сашу, уложила ее спать. Снова наступило молчание. Его нарушил Лихарев. Он начал говорить о судьбе, загнавшей путников в поганый трактир. Потом естественный в таком положении вопрос, далеко ли она едет. Иловайская ответила. Затем - чай. За чаем познакомившиеся путники разговорились.

Иловайская объяснила, почему она сетует на невольную остановку в проезжающей: она спешила к отцу и брату (матери нет), чтобы в эту рождественскую ночь вместе с ними разговеться. В связи с этим сообщением она высказала свое мнение о праздниках «рождества», «пасхи» и «троицы», - их любят даже неверующие люди. Это дало повод Лихареву сказать о своей необыкновенной способности верить и затем выступить с продолжительной исповедью о смене вер, увлечений в его жизни. Исповедь Лихарева вызвала большой интерес у Иловайской. Она почувствовала симпатию к интересному человеку, с богатой душевной жизнью. Между Иловайской и Лихаревым возникает духовный контакт, переходящий в чувство, близкое к взаимной любви. Дальше раскрываются особенности этого чувства в отдельных репликах героев, в их внешних движениях; и реплики, и поведение Лихарева и Иловайской насыщены психологическими «подтекстами», заставляющими догадываться о сложном содержании отношений героев.

Зародившееся большое, красивое чувство осталось незавершенным - утром герои разъехались в разные стороны. Судьба, о которой говорил Лихарев, загнала их на постоялый двор, духовно сблизила; она же заставила их разъехаться, потерять друг друга навсегда. Так «незавершенно» закончилась интересная, богатая переживаниями встреча героев на их жизненном пути.

Концовка рассказа характерна для Чехова, рассчитывавшего на активного читателя: он должен сам подумать о дальнейшей судьбе героев. Возможно, эта встреча не пройдет бесследно для героев: Лихарев еще сильнее почувствует свою обездоленность в жизни, свое одиночество, а Иловайская никогда не забудет о встрече на жизненном пути с интересным, душевно красивым человеком, всегда будет вспоминать ночь под рождество в «проезжающей».

Финал рассказа, заставляющий читателя глубоко задуматься о случайности человеческих встреч и о сложности человеческих отношений, связан и с авторской мыслью, высказанной устами Лихарева: «Жизнь выделывает иногда такие salto rnortale, что только гляди и в недоумении глазами хлопай».

Чехов, изображая сложные психологические ситуации, вводит их в конкретную жизненную обстановку, в которой действуют герои. Он всегда стремился придать изображаемому реалистическую достоверность. Чехов-психолог никогда не показывал переживаний героев в атмосфере «абстракционизма», он всегда близок к жизни и отдельными выразительными штрихами, деталями рисовал бытовое окружение героев. Так Чехов поступил и в рассказе «На пути».

Показана «проезжающая» накануне рождественского праздника: теплилась лампада перед иконой, в воздухе пахло свежевымытыми полами; при тусклом свете огарка свечи и красной лампады видны были висевшие на стене лубочные картины; они располагались, «соблюдая самую строгую и осторожную постепенность в переходе от божественного к светскому».

«Обыгрывается» в рассказе интересная деталь - огарок свечи, освещающий комнату. Вначале сказано, что огарок сальной свечи воткнут в баночку из-под помады. Через некоторое время писатель возвращается к освещению комнаты, помня, что огарок должен скоро догореть. И вот «вошел хромой мальчик и вставил в помадную банку новый огарок». А перед сном Лихарев «потушил свечку и сел на табурет около печки, закуривая толстую папиросу и пуская дым в печку».

Чехов вводит в рассказ и такую бытовую деталь: утром в проезжающую приходят ребята» со звездой и поют украинскую колядку.

Местный колорит проявляется и в других элементах художественной ткани рассказа. Иловайская окончила институт благородных девиц в Новочеркасске; она дочь богатого степного помещика Иловайского, который имел две усадьбы (в селах Зуевке и Петровке-Криничке), тысячи десятин земли и угольную шахту.

Поражает в рассказе портретное мастерство автора. Чехов не сразу, а последовательно рисует облик своих героев, возвращаясь к нему в процессе повествования. Вот портрет Лихарева. Сначала автор дает общее представляение о внешности этого человека: это высокий, широкоплечий мужчина лет сорока (а в дальнейшем, во время своей исповеди, Лихарев уточнил: «мне теперь 42 года»). Затем сказано, что свеча освещала лицо уснувшего за столом Лихарева - его русую бороду, толстый широкий нос, загорелые щеки, черные брови, нависшие над закрытыми глазами». Потом дается обобщение отдельных черт: «И нос, и щеки, и брови, все черты, каждая в отдельности, были грубы и тяжелы, но в общем они давали нечто гармоническое и даже красивое». Здесь - тонкое наблюдение Чехова: часто лицо человека с отдельными некрасивыми чертами кажется в общем красивым, так как оно отражает красоту души человека.

Наконец, сказано и об одежде Лихарева (это уже второстепенное, но тоже характерное, как и лицо): господский пиджак, поношенный, обшитый новой, широкой тесьмой; плюшевая жилетка; широкие черные штаны, засунутые в большие сапоги. Из дальнейшего изложения мы узнаем, почему у Лихарева такой неказистый костюм: он когда-то был помещиком, но «прогорел».

Далее, в разговоре Лихарева с Иловайской обозначается еще одна черта: «Судя по кашлю, у Лихарева был бас, но, вероятно, из боязни говорить громко или из излишней застенчивости, он говорил тенором». И в конце рассказа опять повторяется мотив застенчивости Лихарева: «Во всей его фигуре было что-то виноватое, конфузливое, точно в присутствии слабого существа он стыдился своего роста и силы». Эта черта проявилась и в его внешних движениях: к больной девочке он «засеменил» «виноватой походкой», спрашивал ее «извиняющимся голосом», сказал «тоном, каким подвыпившие мужья извиняются перед своими строгими супругами».

А вот как последовательно, по этапам, рисуется внешний облик Иловайской: 1) вошла невысокая женская фигура, без лица и без рук, обмотанная, похожая на узел, покрытый снегом; 2) из середины узла вылезли две маленькие ручки; 3) освободившись от обмоток, она оказалась в длинном сером пальто с большими пуговицами и с оттопыренными карманами - в одном бумажный сверток с чем-то, в другом - вязка больших, тяжелых ключей (из дальнейшего читатель узнает, что в семье нет матери и она ведет хозяйство); 4) Иловайская сняла пальто, и показалась «маленькая, худенькая брюнетка, лет 20, тонкая, как змейка, с продолговатым белым лицом и вьющимися волосами... нос у нее был длинный, острый, подбородок тоже длинный и острый, ресницы длинные, углы рта острые».

Подчеркивая доминанту в портрете Иловайской -остроту, писатель характеризует выражение лица: «благодаря этой всеобщей остроте выражение лица казалось колючим».

Рисуя, далее, платье Иловайской, Чехов привлекает сравнение, конкретизирующее ее внешний облик: «Затянутая в черное платье, с массой кружев на шее и руках, с острыми локтями и длинными розовыми пальчиками, она напоминала портрет средневековых английских дам». Писатель подчеркивает, что это сходство еще более увеличивалось «серьезным, сосредоточенным выражением лица».

А затем в беседе с Лихаревым обнаружилась еще одна портретная деталь: «... в разговоре у нее была манера шевелить перед своим колючим лицом пальцами и, после каждой фразы, облизывать острым язычком губы».

В результате получился живой портрет героини с конкретными внешними особенностями, не делающими ее красавицей (Чехов не любил приукрашивать своих положительных героев), но заставляющими читателя обратить внимание на необычную индивидуальность облика Иловайской и особенно на ее серьезное, сосредоточенное выражение лица, говорящее о незаурядности молодой девушки.

Психологически тонко разработана в рассказе тема незавершенной любви героев. Чехов показывает зарождение в душе девушки чувства сильной, деятельной любви и тревожно-настороженное отношение к этому большому, взволновавшему его чувству у Лихарева, умудренного опытом и испытавшего ряд горьких разочарований в своей личной жизни.

Чехов глубоко проник во внутренний мир героини и раскрыл «диалектику души» Иловайской путем изображения внешних проявлений эмоционального состояния девушки. Ученик Толстого, Чехов обратил внимание на эту особенность толстовского психологического метода и использовал его в своей творческой практике. Что Чехов сознательно пользовался этим приемом, свидетельствует его письмо к Ал. П. Чехову от 10 мая 1886 года, где дается такой совет: «Лучше всего избегать описывать душевное состояние героев: нужно стараться, чтобы оно было понятно из действий героев» (XIII, 215). В том же году, когда Чехов давал этот совет своему брату, он написал рассказ «На пути», где продемонстрировал свое искусство анализа душевного состояния героини.

В первой, «вечерней» части рассказа, изображающей зарождение и постепенное развитие чувства у Иловайской, писатель не только показывает движения героини, но и выступает с комментариями ее эмоционального состояния.

После горячей исповеди Лихарева Иловайская «медленно поднялась, сделала шаг к Лихареву и впилась глазами в его лицо... Первый раз в жизни Иловайская видела перед собой человека увлеченного... Он казался ей безумным, исступленным, но в огне его глаз, в речи, в движениях всего большого тела чувствовалось столько красоты, что она, сама того не замечая, стояла перед ним, как вкопанная, и восторженно глядела ему в лицо».

А когда Иловайская ложилась спать, в душе ее теснился ряд впечатлений от встречи с интересным человеком в необычной обстановке: «... все это мешалось, вырастало в одно громадное впечатление, и мир божий казался ей фантастичным, полным чудес и чарующих сил. Все только что слышанное звучало в ее ушах, и жизнь человеческая представлялась ей прекрасной, поэтической сказкой, в которой нет конца».

В «утренней», последней части рассказа, где чувство героини достигло кульминации, Чехов раскрывает внутренний мир Иловайской двумя средствами - особенностями речи и показом движений героини. В изображении утренней встречи Иловайской с Лихаревым совсем мало диалога; художественная ткань рассказа на последних двух страницах заполнена «ремарками» автора, регистрирующими физические движения героини.

Можно выделить из текста места, изображающие движения Иловайской, и убедиться в их психологической выразительности.

На рассвете, после сна, Иловайская увидела улыбавшегося Лихарева и «тоже улыбнулась». После приветствия Лихарева, Иловайская «глядела на него, молчала и продолжала улыбаться». Узнав от Лихарева, что он едет в глухое место служить управляющим на какой-то шахте, Иловайская «пожала плечами и в волнении заходила по комнате».

Иловайская живо представила себе Лихарева на шахте, и ей стало страшно за судьбу этого интересного человека: «Вы поймите, что это... это хуже ссылки, это могила для живого человека! Ах, господи, - горячо сказала она, подходя к Лихареву и шевеля пальцами перед его улыбающимся лицом; верхняя губа ее дрожала и колючее лицо побледнело».

«Иловайская вдруг устыдилась своей горячности и, отвернувшись от Лихарева, отошла к окну. - Нет, нет, вам туда нельзя ехать! - сказала она, быстро водя пальцем по стеклу».

Потом «несколько раз в волнении прошлась она по комнате, потом остановилась в углу и задумалась... вытащила из портмоне четвертную бумажку и долго мяла ее в руках и, оглянувшись на Лихарева, покраснела и сунула бумажку к себе в карман».

Здесь тонкий психологический штрих: девушка хочет чем-нибудь помочь душевно близкому ей человеку, появилась мысль о денежной помощи, а потом ей стыдно стало (тут любимый чеховский повтор: «покраснела»), она поняла, что дать деньги Лихареву - это оскорбление тех лирических отношений, которые сложились между ними.

Наконец, Иловайская «оглядела в последний раз «проезжающую», постояла молча и медленно вышла».

По одной этой «кардиограмме» физических движений Иловайской читатель может составить представление о том, как ей не хочется расставаться с Лихаревым, терять этого душевно-красивого человека.

Выразительно описаны и психологические реакции Лихарева. Когда Иловайская стала собираться к отъезду, Лихарев «кутал ее и весело болтал, но каждое его слово ложилось на ее душу тяжестью». Какой глубокий подтекст в этих чеховских словах! Трудно выразить словами всю психологическую сложность этой сцены; тут, как и в других психологических ситуациях рассказа, нужна, действительно, музыка: «Где кончаются слова, там начинается музыка». Одно ясно: девушка стала для Лихарева родным, близким существом, она почувствовала «смех сквозь слезы» у Лихарева. Тяжело было и ему, и ей.

Лихарев пошел проводить Иловайскую. Когда они вышли во двор, им представилась такая картина: «лошади, сани, деревья, бык, привязанный к столбу». Интригует вопрос: к чему тут «бык, привязанный к столбу»? Ну, лошади, сани, деревья, но бык... Думается, что в этом штрихе проявилась особенность творческой манеры Чехова: нельзя даже в поэтическую атмосферу красивых переживаний вносить сентиментальную красивость; всегда человека, во всяком состоянии его души, окружают бытовые предметы, подчас сугубо прозаические. Чехову была нужна эта деталь из бытового антуража, чтобы подчеркнуть обыденную обстановку, в которой люди пережили необыкновенное, красивое чувство.

«Иловайская молчала. Когда сани тронулись и стали объезжать большой сугроб, она оглянулась на Лихарева с таким выражением, как будто что-то хотела сказать ему, но она не сказала ему ни слова, а только взглянула на него сквозь длинные ресницы, на которых висли снежинки». И тут заключен сложный лирико-музыкальный подтекст, а также важная деталь: объезд большого сугроба; она нужна Чехову для того, чтобы успела произойти психологическая сцена.

«Сумела ли в самом деле его чуткая душа прочитать этот взгляд или, быть может, его обмануло воображение, но ему вдруг стало казаться, что еще бы два-три хороших сильных штриха, и эта девушка простила бы ему неудачи, старость, бездолье и пошла бы за ним, не спрашивая, не рассуждая...». Несомненно, интуиция Лихарева не обманула его, и если бы о« проявил волю, девушка пошла бы за ним - такова ее действенная натура, это - прообраз Саши из «Иванова». Дает повод так думать и ее многозначительное поведение в «проезжающей», и ответ Лихареву во время ночной беседы на его вопрос, пойдет ли она на Северный полюс за любимым человеком: «Да, если... полюблю». Но Лихарев не проявил последнего, «сильного штриха» в отношении к Иловайской, не сказал ей того слова, после которого она пошла бы за ним, «не спрашивая, не рассуждая», и девушка уехала. Они расстались навсегда.

«Долго стоял он, как вкопанный, и глядел на след, оставленный полозьями. Снежинки жадно садились на его волоса, бороду, плечи... Скоро след полозьев исчез» и сам он, покрытый снегом, стал походить на белый утес, но глаза его все еще искали чего-то в облаках снега».

В этой глубоко эмоциональной концовке рассказа прозвучал печальный финал интимно-лирического дуэта героев. Этот финал близок эпилогу в тургеневском «Дворянском гнезде», где показана последняя, безмолвная встреча Лаврецкого с Лизой: «Что подумали, что почувствовали оба? Кто узнает? Кто скажет? Есть такие мгновения в жизни, такие чувства... На них можно только указать и пройти мимо». Тургеневский эпилог, который Чехов назвал в одном письме «чудом искусства», отразился своеобразной творческой реминисценцией в финале чеховского рассказа.

А лермонтовский эпиграф «Ночевала тучка золотая на груди утеса-великана...» является не только сжатым поэтическим выражением сюжета «На пути»; он ведет вдумчивого читателя в подтекст сложной жизненной ситуации незавершенной любви. Чехов почувствовал глубокий смысл стихотворения Лермонтова и творчески его использовал применительно к конкретной жизненной обстановке. Уехала Иловайская, «тучка золотая», ушла навсегда из жизни Лихарева, «старого утеса»; у девушки вся жизнь впереди, она, быть может, еще найдет большое чувство, а у пожилого Лихарева такой перспективы уже нет, и, вероятно, случайная встреча с Иловайской блеснула для него «улыбкою прощальною», оставив в душе навсегда глубокий след, как остался след в морщине одинокого старого утеса от умчавшейся рано утром тучки золотой...

В рассказе «На пути» впервые в творчестве Чехова проявилась новаторская особенность реалистического метода писателя - музыкально-поэтическое восприятие мира человеческих чувств и стремление передать при помощи проникновенного лирического стиля тонкость эмоций человека.

Не случайно Чехов заставил Лихарева встретиться именно с Иловайской, молодой, умной девушкой. Именно она в силу непосредственности молодости, жадно откликающейся на все новые и яркие жизненные впечатления, могла так глубоко реагировать на новое впечатление - встречу с человеком, у которого так богата и красива внутренняя жизнь.

Молодую девушку поразила красота души человека, которую она впервые встретила в своей жизни. К такому тонкому восприятию она была подготовлена потенциально заложенной в ее душе способностью видеть и понимать красивое в человеке и в человеческих отношениях.

Она в то же время столкнулась еще с одним поразившим ее явлением: хороший по натуре человек так страдает в жизни, не приспособлен к ней. И вот она, молодая и, казалось бы, мало опытная в жизни, хочет помочь ему. В связи с этим не случайной у Чехова является и такая деталь: 20-летняя Иловайская является хозяйкой в семье; после смерти матери все хозяйственные заботы легли на ее плечи. В житейско-практических делах она была опытнее пожилого Лихарева.

Таким образом, взаимоотношения героев в рассказе Чехова убедительно - психологически и логически - мотивированы.

В центре рассказа - Лихарев. Это традиционный образ «лишнего человека», получивший новые краски в связи с эпохой 80-х годов и в связи с своеобразным отношением Чехова к этому типу человека.

Еще Короленко заметил традиционность и жизненность образа Лихарева. В этом скитающемся по свету, сильно избитом жизнью русском «искателе» лучшего он увидел не умерший в 80-х годах «рудинский тип»: «Тип был только намечен, но он изумительно напомнил мне одного из значительных людей, с которыми сталкивала меня судьба» («Чехов в воспоминаниях современников», стр. 100).

Действительно, Лихарев напоминает Рудина. Тургенев назвал своего героя в одном месте романа «перекати-поле». Чехов как бы подхватил это тургеневское определение подобного рода людей; о таких русских людях, искателях лучшего в жизни, Чехов рассказал в своем «путевом наброске» с традиционно-тургеневским названием «Перекати-поле». Образ русского человека-«искателя» получил типическое обобщение.

Короленко удачно назвал Лихарева «рудинским типом». Нужно подчеркнуть, что в традиционную тургеневскую фигуру «лишнего человека» Чехов внес новые черты, сделавшие интеллигента-неудачника 80-х годов своеобразной вариацией «рудинского типа».

Вдумчивый наблюдатель русской действительности, Короленко отметил не только традиционность, но и жизненность образа Лихарева; он говорит о каком-то русском интеллигенте, с которым писателя сталкивала судьба и которого напомнил ему чеховский герой. Этот интеллигент стал как бы «прототипом» Лихарева. Лишнее подтверждение того, каким чутким к характерным явлениям современной жизни писателем был Чехов.

В образе Лихарева явственно проступают индивидуальные и типичные черты. Доминанта в характере Лихарева - страстные поиски истины и смысла жизни, беспрерывная смена увлечений, «вер». Особенность натуры Лихарева как «человека увлеченного» показана через восприятие Иловайской.

В исканиях Лихарева есть и примета, весьма характерная для интеллигента-восьмидесятника: он прошел и через увлечение толстовством; Лихарев говорит: «... последней моей верой было непротивление злу». В этот период своих исканий он уверовал в то, что смысл жизни заключается в «безграничной, всепрощающей любви, которая вносит в хаос жизни свет и теплоту».

Чехов отразил в биографии Лихарева одну, типичную для многих «лишних людей», деталь - разрыв героя-дворянина с его средой. У Лихарева это мелкий, семейный разрыв (с братьями и с матерью), характерный для измельчавшего «лишнего человека» 80-х годов.

В связи с этой биографической деталью Чехов отмечает интересный «контрапункт»: Лихарев, «опозоривший» своей жизнью дворянский род Лихаревых, ставший нищим, отравил этим существование своей матери, и в то же время она копит деньги тайком от других сыновей, его братьев, и посылает их беспутному Григорию.

И еще один семейный «контрапункт»: у Лихарева трое детей - одна девочка и два мальчика; последние живут у брата Лихарева, а девочка - всегда с отцом, несмотря на все неудобства скитальческой жизни Лихарева. «Страдает, ропщет, а липнет ко мне, как муха к меду».

Сложным является отношение автора к своему герою. Во многом Лихарев для Чехова был положительной фигурой. Импонирует автору в этом типе людей красота души, человечность, стремление найти истину, высокий смысл жизни. Кипучая духовная жизнь Лихарева, его искания были близки Чехову тога периода, когда писатель тоже находился «на пути» беспрерывных исканий, идейных и творческих, когда и Чехов испытывал некоторое влияние этической философии Толстого. Но не все принимает автор в натуре своего героя. Обвиняя грубую действительность, противопоказанную высоким человеческим стремлениям и человеческим условиям жизни» Чехов вместе с тем осуждает и Лихарева, хорошего по натуре человека, но мягкотелого, пассивного, безвольного интеллигента, не способного на активное вмешательство в жизнь, не нашедшего в себе силы для сопротивления враждебным обстоятельствам.

Чехов определил жанровую особенность рассказа «На пути», назвав его «святочным». Писатель печатал в 80-х годах почти ежегодно «святочные» рассказы в рождественских номерах газет и мелких журналов. В своей творческой практике Чехов раздвинул рамки традиционного жанра. Если типичным для жанра было религиозное и сентиментально-филантропическое содержание, то Чехов использовал в произведениях этого жанра разнообразные сюжеты, не имеющие ничего общего с мистической и дидактической направленностью буржуазных авторов. В «святочных» рассказах Чехова то пародируются мистические сюжеты, то обыгрываются комические ситуации, то раскрываются серьезные жизненные коллизии.

Лучшим «святочным» рассказом в творчестве Чехова был, бесспорно, содержательный и поэтический рассказ «На пути».

Интерес писателя к этому жанру являлся не только своеобразной данью бытовавшей традиции, но и выражением любви писателя к «поэтическому празднику» рождества. Чехов писал Григоровичу 24 декабря 1888 года: «Поздравляю Вас с Рождеством. Поэтический праздник. Жаль только, что на Руси народ беден и голоден, а то бы этот праздник с его снегом, белыми деревьями и морозом был бы на Руси самым красивым временем года. Это время, когда кажется, что сам бог ездит на санях» (XIV, 261-262).

В «святочном» рассказе «На пути» имеется одно, близкое автору, высказывание Иловайской о праздниках: «Есть праздники, которые имеют свой запах. На Пасху, Троицу и на Рождество в воздухе пахнет чем-то особенным. Даже неверующие любят эти праздники». И Чехов, не раз заявлявший о том, что не верит в бога, любил большие церковные праздники, видя в обрядности своеобразную «эстетику».

В рассказе «На пути» находим яркий рождественский колорит: зимняя ночь с метелью, с «дикой музыкой» сильного ветра, гнавшего снег, празднично убранная трактирная комната с окнами, наполовину занесенными снегом, в которой утром появились мальчишки, облепленные снегом, освещенные большой красной звездой, и хором, беспорядочно пели украинскую колядку.

Этот колорит напоминает поэтическую обстановку в гоголевской «Ночи перед Рождеством», где звучат украинские песни и колядки, где рассказывается о том, как неожиданно поднялась метель и сильный ветер гнал «метущий снег», сквозь который не было видно дороги и который угрожал «залепить глаза, рот и уши пешеходам».

Быть может, Чехов, создавая свой рассказ, еще раз перечитал гоголевскую «Ночь перед Рождеством», чтобы освежить свои впечатления и лишний раз полюбоваться мастерством изображения поэтической атмосферы зимнего праздника у Гоголя.

В рассказе «На пути» видное место занимает описание зимней непогоды. Чехов создал изумительный по художественному мастерству образ зимней вьюги. Сколько раз была описана до Чехова зимняя вьюга его предшественниками! И все же молодой писатель-новатор, отправляясь от пушкинского образа зимней бури («Буря мглою небо кроет, вихри снежные крутя, то, как зверь, она завоет, то заплачет, как дитя»), сумел передать свое оригинальное видение природы, показать свою художническую манеру в ее описании.

Картина зимней вьюги в рассказе «На пути» - не только поэтический фон для изображения ночи перед Рождеством в «проезжающей», где случайно встретились Лихарев и Иловайская. Красота разбушевавшейся стихии органично входит в мир больших, красивых и тревожных переживаний героев рассказа. Пейзаж в рассказе - выразительная деталь в характеристике внутреннего мира героев; автор, рисуя картину вьюги, имел в виду прежде всего эту психологическую функцию пейзажа.

Но красота вьюги имеет для Чехова и самодовлеющую ценность; он любуется этой стихией природы, он стремится передать читателю поэтическую прелесть зимней вьюги.

Описание зимней вьюги проходит через всю художественную ткань рассказа. Время от времени Чехов вводит в повествование отдельные пейзажные мотивы, слуховые и зрительные образы, связанные с бушующей стихией. Для картинности описания автор использует разнообразные изобразительные и выразительные средства языка, в том числе и прием олицетворения.

«Изразцовая печка, желая петь в один голос с погодой, с воем вдыхала в себя воздух, а поленья, точно очнувшись, вспыхивали ярким пламенем и сердито ворчали...». Это - интродукция к последующему описанию зимней непогоды, о которой пока ничего не сказано прямо, но читатель начинает чувствовать, судя по реакции печки на погоду, что на дворе - непогода.

За этим вступлением вскоре следует описание вьюги: «На дворе шумела непогода. Что-то бешеное, злобное, но глубоко несчастное с яростью зверя металось вокруг трактира и старалось ворваться во внутрь. Хлопая дверями, стуча в окна и по крыше, царапая стены, оно то грозило, то умоляло, а то утихало ненадолго и потом с радостным, предательским воем врывалось в печную трубу, но тут поленья вспыхивали, и огонь, как цепной пес, со злобой несся навстречу врагу, начиналась борьба, а после нее рыдания, визг, сердитый рев».

Восприятие вьюги дано изнутри трактирной комнаты - не видно, но слышно, как беснуется стихия за стенами «проезжающей». Чтобы показать огромную силу стихии, Чехов создает образ вьюги, в основу которого положено олицетворение природы с использованием контрастных психологических красок. В природе переплелось грозное, страшное с привлекательным, прекрасным: «Очарованная этой дикой, нечеловеческой музыкой, проезжающая, казалось, оцепенела навеки».

Чехов искусно вводит в «дикую» музыку вьюги полночный колокольный звон: игра буйного ветра с колоколом передает силу вьюги на большом пространстве; вариации звона создают яркое и точное ощущение громадного пространства, на котором бушует вьюга: «Ветер игра«л со звоном, как со снеговыми хлопьями; гоняясь за колокольными звуками, он кружил их на громадном пространстве, так что одни удары прерывались или растягивались в длинный волнистый звук, другие вовсе исчезали в общем гуле. Один удар так явственно прогудел в комнате, как будто звонили под самыми окнами».

Но вот наступило утро. Лихарев и Иловайская вышли во двор. Все еще «злилась зима». Теперь на первый план выступают зрительные впечатления: «Целые облака мягкого крупного снега беспокойно кружились над землей и не находили себе места. Лошади, сани, деревья... все было бело и казалось мягким, пушистым».

В конце рассказа, после отъезда Иловайской, Чехов последними выразительными штрихами показывает продолжающуюся сильную метель: снежинки жадно садились на Лихарева; след от полозьев скоро исчез; высокий Лихарев, покрытый снегом, стал походить на белый утес; глаза его чего-то искали в облаках снега.

Мастерство Чехова в рассказе «На пути» проявилось всесторонне: и в оригинальном содержании произведения, и в психологическом анализе внутреннего мира героев, и в композиции материала, в сюжетосложении, и в лирико-музыкальном стиле, и в описании зимней природы.

Рассказ Чехова «На пути», где писатель правдиво и художественно ярко изобразил несколько часов содержательной жизни двух героев, - это настоящая школа мастерства для начинающих новеллистов. Чехов сумел отобрать такие жизненные явления и расположить их в такой композиции, что все элементы художественной ткани рассказа, находясь в гармоническом единстве, с предельной идентичностью выражают замысел автора.

Современник Чехова писатель Григорович открыл исключительное мастерство молодого Чехова в художественном анализе чувства любви. Он писал Чехову 30 декабря 1888 года: «Рассказы «Несчастье», «Верочка», «Дома», «На пути» доказывают мне то, что я уже давно знаю, т. е., что Ваш горизонт отлично захватывает мотив любви во всех тончайших и сокровенных проявлениях».

Действительно, Чехов обогатил наше представление об интимных чувствах человека, открыл новые оттенки в этих чувствах.

Интересно также отметить, что почитательницы таланта Чехова часто поражались способности писателя глубоко проникать в тайники женской души. Так, например, Т. Л. Толстая писала Чехову в 1899 году: «Меня всегда удивляет, когда мужчины-писатели так хорошо знают женскую душу... А в «Душечке» я так узнаю себя, что даже стыдно. Но все-таки не так стыдно, как было стыдно узнать себя в «Ариадне» («Литературное наследство», т. 68, стр. 872).

Тема незавершенной любви, впервые искусно разработанная в рассказе «На пути», получила в дальнейшем психологическое углубление в произведениях зрелого Чехова-художника («О любви», «Дама с собачкой»), в которых психология любви осложнилась более глубокими переживаниями и размышлениями героев и раздумьями автора о сложности и противоречивости личных отношений, встречающихся в жизни.

Остановимся на рассказе «О любви», написанном в 1893 году.

История любви Алехина, героя рассказа, излагается не автором, а самим героем, что придает повествованию особую интимную теплоту, соответствующую содержанию рассказа.

Композиция рассказа «О любви» характерна для многих повествовательных произведений Чехова: вначале приводится конкретный случай из жизни, который дает толчок для перехода - в силу ассоциации по сходству - к изложению основного содержания рассказа. А в сюжете произведения дается естественная, жизненная и логическая мотивировка переходов от одного эпизода к другому.

У Алехина завтракают гости; приходит повар Никанор справиться, что гости желают к обеду. Кратко описывается невзрачная внешность повара, после чего хозяин сообщает, что красивая Пелагея влюблена в Никанора - пьяницу и человека буйного нрава. Стали говорить о любви, а затем Алехин рассказал о своей необычной любви к Анне Алексеевне, жене Лугановича.

Повествование о большой и сложной любви Алехина, находящееся в центре рассказа, тоже заключает в себе ряд. ступенчатых, мотивированных эпизодов. Помещик Алехин был выбран в мировые судьи; иногда он приезжал в город для участия в заседаниях окружного суда; в городе он познакомился с Аугановичем - товарищем председателя окружного суда. Приглашенный на обед, Алехин попал в дом Аугановича, где он познакомился с Анной Алексеевной. Так произошла встреча героев рассказа. А дальше внимание читателя акцентируется на зарождении и развитии чувства любви.

Глубокая взаимная любовь героев осталась незавершенной - Алехин и Анна Алексеевна расстались навсегда. Автор не дает прямого ответа на интригующий читателя вопрос: почему же они расстались? Он поставил вопрос о сложности встречающейся в жизни большой, но незавершенной любви и уклонился от объяснения причин печального финала этой любви. Чехов и в данном случае (как это часто встречается в его произведениях) обращается к активному читателю и заставляет его задуматься над сложностью личных отношений людей.

Алехин, выражая мысль Чехова, говорит: «До сих пор о любви была сказана только одна неоспоримая правда, а именно, что «тайна сия велика есть», все же остальное, что писали и говорили о любви, было не решением, а только постановкой вопросов, которые так и оставались неразрешенными». Свои размышления о любви Алехин заканчивает таким суждением: «То объяснение, которое, казалось бы, годится для одного случаяг уже не годится для десяти других, и самое лучшее, по-моему, - это объяснять каждый случай в отдельности, не пытаясь обобщать. Надо, как говорят доктора, индивидуализировать каждый отдельный случай».

Эти слова характерны для Чехова, писателя-врача, который проводит аналогию между художественным методом изображения человеческих чувств и основополагающим принципом медицинской науки.

Как же раскрывается в рассказе сила, сложность и противоречивость чувства любви?

Уже первая встреча Алехина с женой Лугановича оказалась «роковой»: «...за обедом для меня все было неотразимо ясно; я видел женщину молодую, прекрасную, добрую, интеллигентную, обаятельную женщину, какой я раньше никогда не встречал; и сразу я почувствовал в ней существо близкое, уже знакомое, точно это лицо, эти приветливые, умные глаза я видел уже когда-то в детстве, в альбоме, который лежал на комоде у моей матери».

Почему зародилось так неожиданно, сразу, «неотразимо» чувство любви у Алехина? Чехов считает, что такие случаи в жизни - необъяснимы, что «тайна сия велика есть». Может, в основе такого чувства лежит какой-то биологический фактор, заставляющий человека ощутить в близком существе какое-то психофизиологическое сродство? Чехов в одном письме высказал мысль, что биологическое, половое начало играет определенную роль в чувстве любви, но вместе с тем он подчеркивал, что не все зависит от половой сферы - «далеко не все, и далеко не везде она имеет решающее значение». По глубокому убеждению Чехова, любовь - это чисто человеческое чувство; способность к высокому чувству любви - это проявление человечности в человеке. Подлинная любовь вызывает в человеке высокий строй чувств, переживаний, обогащает: «Когда любишь, то такое богатство открываешь в себе, столько нежности, ласковости, даже не верится, что так умеешь любить». Чехов даже считает, что состояние влюбленности есть «нормальное состояние» человека: «Влюбленность указывает человеку, каким он должен быть».

Чехов осуждает писателей, подобных Бурже, которые третируют «с высоты писательского величия» совесть, честь, нравственность, любовь, - все то, что добыто в процессе культурного развития человечества путем вековой борьбы с природой, что сдерживает в человеке зверя, отличает человека от собаки.

В связи с этой гуманистической концепцией любви у Чехова интересно отметить, что и В. Г. Короленко, говоря об отражении «вопросов пола» в художественной литературе того времени, высказал близкую Чехову точку зрения: «Нужна, именно психология, а физиология лишь в необходимой, минимальной степени... Конечно, провести резкую черту между психологией и физиологией в этой области - дело нелегкое. Но это именно задача художника, задача художественно-целомудренного отношения к теме» (В. Г. Короленко. Избранные письма, т. III, M., Гослитиздат, 1936, стр. 243).

Такое именно художественно-целомудренное отношение к теме любви выражено и в рассказе Чехова «О любви». Писатель сосредоточил основное внимание на психологии любви.

Проследим за психологической историей любви Алехина и Анны Алексеевны.

Чехов в начале этой истории, когда Алехин попал на обед к Лугановичу, останавливается на двух моментах. Он показывает взаимоотношения Лугановича и Анны Алексеевны; по некоторым деталям (как оба они варили кофе и как они понимали друг друга с полуслова) Алехин установил, что живут они дружно, благополучно. Но в разговоре за обедом, когда зашла речь о судебном деле поджигателей, выявилась ограниченность Лугановича, доброго, но простодушного человека, полагавшего, что раз человек попал под суд, то, значит, он виноват. Алехин же считал обвинение поджигателей необоснованным и взволнованно говорил об этом, на что обратила внимание Анна Алексеевна, обратившаяся к мужу с вопросом: «Дмитрий, как же это так?» Этот эпизод не случаен у Чехова. Писатель хочет показать, что в споре о поджигателях Анна Алексеевна была на стороне Алехина и, по-видимому, убедилась в интеллектуальной ограниченности мужа. Спор и взволнованность Алехина возбудили в ней интерес к этому человеку. В этом эпизоде и кроется источник зарождения чувства большой симпатии к Алехину, перешедшего потом в большую любовь. Можно привести, в частности, свидетельство самой Анны Алексеевны: когда поздней осенью она снова встретилась (в театре) с Алехиным, так тепло вспоминала первую встречу: «Вы тогда были воодушевлены и много говорили, были очень интересны и, признаюсь, я даже увлеклась вами немножко».

Но в момент первой встречи это зародившееся в душе Анны Алексеевны новое чувство не было еще полностью осознано ею.

Первое сильное впечатление от Анны Алексеевны жило в душе Алехина в течение продолжительного времени (конец весны, лето и начало осени), когда они не виделись. Алехин признается: «Я не думал о ней, но точно легкая тень ее лежала на моей душе».

Важно отметить, что Чехов устанавливает продолжительный срок между первой и второй встречей для испытания временем прочности зародившегося чувства у героев. Новая встреча Алехина и Анны Алексеевны убедила их, что чувство взаимной симпатии оказалось прочным.

Анна Алексеевна призналась Алехину в театре: «Почему-то часто в течение лета вы приходили мне на память, и сегодня, когда я собиралась в театр, мне казалось, что я вас увижу». Характерны в этом признании Анны Алексеевны, еще не осознавшей окончательно глубины и силы появившегося в ней чувства, слова «почему-то» и «мне казалось». Она еще не отдавала себе полного отчета в том, почему она часто вспоминала Алехина, а в подтексте слов «мне казалось» таилось желание встретиться с Алехиным.

Чехов показал себя тонким аналитиком в этом психологическом описании зародившейся любви, но смутно еще осознанной, хранившейся в «сумерках» переживаний, в тайниках души. Чехов нашел удачные словесные формы, чтобы выразить эти переживания героев: «Я не думал о ней, но точно легкая тень ее лежала на моей душе», «Почему-то часто в течение лета вы приходили мне на память...».

После встречи в театре Алехин стал чаще бывать у Лугановичей; частое общение усиливало чувство взаимной симпатии, переходившее постепенно в чувство глубокой любви. Каждый раз, при новой встрече с Анной Алексеевной, Алехин волнительно переживал ее обаяние, впечатления от ее физических и душевных качеств: «Ее взгляд, изящная, благородная рука, которую она подавала мне, ее домашнее платье, прическа, голос, шаги всякий раз производили на меня все то же впечатление чего-то нового, необыкновенного в моей жизни и важного».

В этом месте рассказа отмечена выразительная психологическая деталь: «Мы беседовали подолгу, и подолгу молчали, думая каждый о своем, или же она играла мне на рояле». Примечательно, что не только беседовали подолгу, но и подолгу молчали; видимо, каждый уже начинал задумываться о сложности сложившейся ситуации, стал думать о серьезности положения, о судьбе их любви. Думали о том, о чем трудно было говорить. Не потому ли в этом контексте Чехов упомянул и об игре Анны Алексеевны на рояле? Напрашивается мысль: «Где кончаются слова, там начинается музыка». И в этом рассказе улавливается роль музыки, которой Чехов отводил большое место в психологической характеристике сложных ситуаций в личной жизни человека.

С течением времени в тихие лирические отношения героев все более и более проникали тревожные нотки. Усиливалось чувство любви и вместе с тем росло чувство моральной ответственности. Появились горестные раздумья о сложности и неразрешимости противоречий в их личной жизни.

Чувствуя себя несчастливым, Алехин много думал об Анне Алексеевне, старался понять тайну молодой, красивой, умной женщины, вышедшей замуж за неинтересного, скучного, пожилого человека, от которого имела детей. Старался понять, почему она встретилась в жизни Лугановичу, а не ему, и для чего «это нужно было, чтобы в нашей жизни произошла такая ужасная ошибка».

В этих размышлениях Алехина Чехов лишний раз подчеркивает сложность и необъяснимость подобных противоречий, «контрапунктов», в личных отношениях людей.

Анна Алексеевна же думала о муже, о детях, о своей матери, которая любила ее мужа, как сына. «Если б она отдалась своему чувству, то пришлось бы лгать, или говорить правду, а в ее положении то и другое было бы одинаково страшно и неудобно». А трудное положение Анны Алексеевны - это положение замужней женщины, имеющей детей.

Вот почему герои не признавались друг другу в любви и скрывали ее робко, боясь всего, что могло бы открыть тайну им же самим.

В душе Алехина мучительно поднимались вопросы: к чему может повести любовь, если не хватит сил бороться с нею? Она пошла бы за ним, но куда? Куда бы он мог увести ее? Из одной обычной, будничной обстановки в другую такую же? И как долго продолжалось бы счастье? Только в одном случае Алехин мог бы пойти на решительный шаг: если бы он предложил Анне Алексеевне не будничную обстановку, а интересную, содержательную жизнь, если бы он боролся за освобождение родины или был знаменитым ученым, артистом, художником. Но он не герой-борец, не выдающийся, талантливый человек, он - рядовой интеллигент.

И вот долгие годы тянется «тихая, грустная любовь» (замечательное определение характера этой любви!). Алехин и Анна Алексеевна встречались и расходились, как чужие, хотя ходили вместе в театр («всякий раз пешком» - выразительная психологическая деталь), сидели в креслах рядом, плечи их соприкасались, они чувствовали, что им нельзя друг без друга...

В последние годы у Анны Алексеевны бывало дурное настроение, появилось «сознание неудовлетворенной, испорченной жизни, когда не хотелось видеть ни мужа, ни детей». Она стала чаще уезжать то к матери, то к сестре, она уже лечилась от расстройства нервов.

Вскоре наступила развязка. Лугановича переводили на новое служебное место. Алехин провожал Лугановичей. Оставшись случайно наедине с Анной Алексеевой в купе вагона, прощаясь с нею, целуя ее, Алехин признался в своей любви; Анна Алексеевна прижалась лицом к груди Алехина, и слезы потекли из глаз... И вот в этот момент прощания Алехин понял, как ненужно, мелко и как обманчиво было все то, что мешало любить: «Я понял, что когда любишь, то в своих рассуждениях об этой любви нужно исходить от высшего, от более важного, чем счастье или несчастье, грех или добродетель в их ходячем смысле, или не нужно рассуждать вовсе».

Как надо понимать эти многозначительные слова в рассказе? То ли они просто характеризуют аффективное состояние Алехина, расстающегося навсегда с любимой женщиной и так думавшего под влиянием «жгучей боли в сердце»? Или Чехов осуждает робкого неудачника, не сумевшего построить личной жизни? И действительно ли было все ненужным, мелким и обманчивым, что мешало Алехину и Анне Алексеевне любить?

Да, велика сила любви, облагораживающая людей, делающая их человечными в лучшем смысле слова; но в то же время любовь не «шуточка», нельзя к ней относиться эгоистически, думая только о своем личном счастье; порой любовь ставит человека в сложные, противоречивые отношения с другими людьми, кроме любимого человека; нельзя строить свое личное благополучие на несчастье окружающих людей.

Вот тот сложный комплекс чувств и раздумий, который отразил Чехов в рассказе «О любви», не дав прямого и исчерпывающего ответа на поставленный им важный вопрос жизни, но предложивший вдумчивому читателю рассказа богатый материал для глубоких размышлений над жизнью, сложной и противоречивой, над личным счастьем человека.