МХАТ В ПАРИЖЕ В 1937 ГОДУ

(Статья была написана вскоре после гастролей Художественного театра в связи с Парижской Всемирной выставкой 1937 года (МХАТ дал восемнадцать спектаклей в помещении Театра Елисейских полей). Печатается по машинописи с авторской правкой).

Поездка нашего театра в Париж была не просто поездкой нашего искусства - мы представляли собой как бы лицо нашей большой молодой страны.

Мы с большим волнением готовились к этим гастролям, мы знали о большом значении этой поездки, мы чувствовали огромную ответственность за собой. Я. О. Боярский (Я. О. Боярский был в это время директором МХАТ) перед отъездом собрал нас и очень ясно и интересно говорил нам и рисовал современное политическое положение Франции и еще сильнее укрепил в нас чувство большой ответственности наших гастролей в дружественной нам Франции.

Легко можно себе представить то огромное волнение, которое охватило нас, артистов, на первом спектакле «Врагов», волнение, которое мы не испытали даже на премьере в Москве. Задолго до поднятия занавеса мы собрались на сцене, проверяли всё, наблюдали за каждой мелочью, и когда поднялся занавес, бывшие за кулисами чутко и с волнением прислушивались к первым звукам, летевшим в огромный, нарядный зрительный зал. Первое, что передалось, - поразительная тишина и внимание, с которыми переполнявшая театр публика слушала пьесу. После первого же акта раздались единодушные, долго не смолкавшие аплодисменты, так что пришлось просить передать благодарность артистов за горячий прием, но предупредить, что, следуя нашим правилам, мы выйдем благодарить публику лишь по окончании спектакля.

Опустился занавес, и в зале все как один человек встали, шумно приветствуя нас, но когда вынесли на просцениум громадных размеров корзину красных цветов, которую привезли на грузовике, - от советской колонии в Париже, - и когда вышел вместе с нами Владимир Иванович Немирович-Данченко и мы все спустились на просцениум, к цветам, - казалось, конца не будет оглушительным и несмолкаюпшм рукоплесканиям и крикам «браво!». Прием превзошел все наши ожидания, ничего похожего на это не было во время наших гастролей в Париже в 23-м году - тогда это был просто хороший успех, но нельзя и сравнить с тем, что охватило зал в этот наш приезд. Тогда мы приезжали обычной гастрольной поездкой, теперь нас посылает целая страна как представителей своего советского искусства, - и в этом чувствовалась огромная разница и в нашем ощущении и в приеме зала.

До начала наших спектаклей Владимир Иванович устроил в помещении нашего полпредства прием представителей французской литературы и прессы, и они с большим вниманием и интересом выслушали обстоятельную беседу Владимира Ивановича о современном русском театре, о драматургии, об актере. Задавали вопросы, их интересовавшие: чем отличается театр современный от театра дореволюционного. Говорил Владимир Иванович о том тупике, в котором очутился театр перед революцией, как он пережил все трудности переходного времени при поддержке и помощи со стороны правительства и как он вошел в колею новой жизни, новых форм и преобразовался в современный советский театр.

Внимание и заботу видели мы со стороны нашего полпреда Я. И. Сурпца, который просто и радушно принял нас, так что мы сразу почувствовали себя как на родине.

Вечером, после приема, поехали на выставку, которая при вечернем освещении произвела на нас впечатление феерии. Необыкновенные световые эффекты, Эйфелева башня, вся кружевная, светящаяся всеми цветами радуги, великолепные сказочные фонтаны, наш белый павильон с сильными фигурами, рвущимися вдаль и ввысь, тут же германский павильон, египетский - и все это играло и сверкало разными цветами.

Наш советский павильон резко отличается внешне от других своей белизной и простором, и тогда как в других павильонах все материалы выставлены вперемежку - в нашем чувствуется одна все связующая идея, стремительная, как и те две сильные молодые стальные фигуры на вышке нашего павильона.

Премьеры «Любови Яровой» и «Анны Карениной» были встречены с большим интересом и сопровождались большим успехом. На премьере «Любови Яровой» произошел инцидент: когда на сцене ожидался приход белых и когда Чир вытаскивал из подполья трехцветное знамя, - в партере раздались аплодисменты, и тут же сверху полетели свист и шиканье, заглушившие эти неуместные аплодисменты; в дальнейшем реакционная эмигрантская часть публики не решалась прерывать спектакль, хотя белогвардейские газетные выступления не могли скрыть своей резкой неприязни к советскому театру. Французская же пресса по достоинству оценила коллектив театра и постановку наших спектаклей и давала прекрасные, почти восторженные отзывы. «Анна Каренина» вызывала шумные аплодисменты, импонировал п прекрасно сделанный спектакль и игра отдельных артистов.

Была у нас незабываемая встреча с нашими героями-летчиками Громовым, Юмашевым, Данилиным, которых мы приветствовали вместе с советской колонией на вокзале, когда они приехали из Гавра, затем на кишащем французами приеме в полпредстве, где было радостно и приятно встретить Ромена Роллана - этого представителя и выразителя французского гения. Он посетил также спектакль «Анна Каренина», от которого был в восторге, и после окончания пьесы и вызовов пришел к нам, артистам, собравшимся в артистическом фойе и шумно и радушно его приветствовавшим. И еще раз мы встретились с нашими летчиками на вечере в их честь, устроенном нашим торгпредством. Вся публика вместе с нами слушала интересные рассказы наших летчиков о их беспримерном героическом перелете (М. М. Громова, А. Б. Юмашева и С. А. Данилина чествовали после совершения героического беспосадочного перелета из СССР в США через Северный полюс). Поражают эти люди необычайной простотой в своих рассказах, говорят о величайших трудностях, перенесенных ими, как будто это было какое-то легкое упражнение, не требующее ни особенного знания, ни напряжения всех сил, как-то не придают никакого значения самим себе, - это необыкновенно подкупает, и смотришь на них с какой-то затаенной радостью, и думается, что таким должен быть современный советский человек: скромность и простота при больших знаниях, ясность и уверенность в выполнении своих трудных, огромных, ответственных задач.

Мне лично удалось мало видеть парижские театры, так как я была занята вечерами, и еще потому, что большинство театров было закрыто в мертвый августовский месяц, когда весь Париж выезжает на отдых во все концы своей прекрасной страны. Видела я только «Мизантропа» в «Комеди Франсэз» - их обычный нарядный мольеровский спектакль, слушала их блестящие диалоги, уменье владеть текстом на своем музыкальном изящном языке.

Большое впечатление осталось от спектакля «Мать» Горького в народном театре Сары Бернар, на который меня пригласила их первая, талантливая артистка m-me Калф-Ленорман. Не столько меня поразил спектакль, сколько аудитория. Смотреть пьесу Горького в Париже, игранную французами, слушать горьковские меткие изречения на элегантном французском языке, видеть костюмированных наших рабочих - было непривычно, п порою я ловила себя на ласковой улыбке, хотя надо сказать, что исполнение Матери - Ленорман оставило прекрасное впечатление своей простотой, искренностью, теплотой и местами юмором передачи. Но зрительный зал жил со сценой.

Я как будто увидела другой Париж. Каждая меткая фраза политической окраски вызывала ежеминутные горячие отклики одобрения в аудитории, и эта связь сцены с зрительным залом давала нерв и большое волнение, которые мне очень передавались и заражали, и с большим интересом и волнением я смотрела спектакль. Труппа играет эту пьесу ежедневно при полных сборах, и мне говорила m-me Ленорман, что вечером (мы были на утреннике), когда битком набит театр, артистам иногда трудно говорить, так как ежеминутно прерывают аплодисментами ход действия. При нас у них было сотое представление, и театр любезно пригласил нас на этот вечер и затем на товарищеский ужин, на котором присутствовал министр труда, все рабочие п работницы сцены. Были речи, было большое оживление, нас снимали во время рукопожатий франко-русских; снимались с группой рабочих. М-me Ленорман рассказывала мне, с какими трудностями и препятствиями пришлось им бороться, чтобы продвинуть этот спектакль, и только когда власти увидели, какие сборы делает «Мать», - они оставили их в покое. В этом театре мы почувствовали атмосферу другого Парижа, нам более близкую.

Успели мы побывать и в Versailles с его чудесным парком, знаменитыми фонтанами, дворцом, Chantilly - великолепный замок принца Конде, окруженный водой, с его необычайно богатой коллекцией картин, музей Саrnavalet, в котором видишь всю жизнь старого Парижа, величественную могилу Наполеона, музей Родена, и, видя все это, мы высоко оценили замечательную культуру страны.

Покидая Францию, мы чувствовали, что укрепилась интеллектуальная связь между двумя народами, стремящимися к миру, и, возвращаясь на нашу родину, мы чувствовали, что наша поездка доказала вновь и вновь мощь и силу нашей страны.