МОИ ВОСПОМИНАНИЯ О ВЛ. И. НЕМИРОВИЧЕ-ДАНЧЕНКО

(Впервые напечатано в журн. «Огонек» 10 мая 1943 года).

Первые встречи с Владимиром Ивановичем Немировичем-Данченко - это далекое прошлое. Я поступала тогда в Филармоническое училище, где преподавал Владимир Иванович.

Помню, он посмотрел на меня п говорит: «Вы хотите па сцену? Имейте в виду, что если у вас есть другие привязанности - муж, брат, - театр все съест».

В этих словах сказалось отношение Владимира Ивановича к искусству.

Владимир Иванович никогда не умел отдаваться работе только наполовину п не терпел этого у других. Он всегда требовал, чтобы человек целиком, безраздельно отдавал себя своему делу.

«Актрисой вы никогда не будете», - сказал он мне как-то в начале занятий. Я тогда страшно огорчилась, плакала...

Потом, уже в Художественном театре, я напомнила ему эти слова, спросила, почему он сказал так. Он засмеялся: «Очень вы тогда были похожи на «барышню из хорошего дома». Думал, театр - это так... скоро замуж выскочите...»

Педагог он был необыкновенный. Он никогда не навязывал своего понимания образа, а умел понять существо актера, использовать его возможности и навести его на правильный путь.

Я не знаю другого такого тонкого психолога, так проникновенно смотрящего в самый корень человеческого существа.

Владимир Иванович не был актером, но он умел так взволновать актера, так заразить его, так раскрыть перед ним одной какой-то черточкой образ, что все становилось близким и ясным.

Показывал он замечательно.

Сам маленький, неказистый, а выйдет на сцену - и ничего не делает, именно ничего не делает: не меняет голоса, не придает каких-нибудь особенно характерных черт, - а сущность образа, его душа раскрыты.

Владимир Иванович был влюблен в талант Чехова. Он прекрасно чувствовал, что в нем главное - внутренняя жизнь образа, так называемый «второй план» - не то, что люди говорят, а то, что они думают, то, что скрывается за этими словами.

Владимир Иванович ценил у Чехова живое - его простоту и постоянно требовал этого от актеров; простота, никакого наигрыша, никаких ухищрений.

Все это было ново и дико в то время. На первом спектакле «Чайки» слышались свистки, протесты, какие-то возмущенные зрители вставали и уходили, хлопая дверью. Волновались мы все так, что Владимир Иванович не входил в зрительный зал. А после третьего акта словно плотину прорвало: гром аплодисментов... Мы все были как пьяные - обнимались, целовались.

Владимир Иванович владел тем, что составляет особенность только русского искусства, - простотой.

В Америке меня спрашивали актрисы: «Почему это вы ничего не делаете, а мы плачем?»

Помню, как восторженно встретил Владимир Иванович Горького. А сколько было с Горьким хлопот! Цензура так искромсала «Мещан», что от пьесы ничего не осталось. Владимир Иванович поднял всех на ноги, спорил с цензорами, отстаивал каждое горьковское слово.

Последняя моя работа с ним - тоже Горький, «Враги». Владимир Иванович несколько реже бывал в театре в это время, и поэтому каждая его репетиция - праздник. Каждое его слово взвешивается, записывается, западает в память.

Весь этот спектакль создан Владимиром Ивановичем. В пьесе есть образы, которые очень хочется «поиграть». Владимир Иванович останавливал, все время был начеку. Это благодаря его мудрости, его знанию людей, эпохи, его уменью найти самое основное в пьесе и в каждом действующем лице - на сцене настоящие, живые люди.

Мне трудно писать и рассказывать о Владимире Ивановиче Немировиче-Данченко. Это моя жизнь, и я не могу взглянуть на нее со стороны. Может быть, воспоминания выкристаллизуются потом, сегодня же еще не верится, что он ушел от нас, что мы осиротели. Ушел в такое тяжелое для страны время. Как он твердо верил в освобождение нашей родины от фашистского нашествия!

Я прошла с Владимиром Ивановичем всю свою долгую артистическую жизнь, была три года его ученицей в школе, а с 1898 года по сей год работала с ним, чувствовала его помощь, его руку и все, что сумела сделать, сделала благодаря таким учителям-режиссерам, какими были Вл. И. Немирович-Данченко и К. С. Станиславский.