РЕВИЗСКАЯ СКАЗКА

В рассказах о себе Чехов был сдержан и прост - «ничего из себя не делал... ни тени рисовки или любования самим собою» (Коровин К. А. Из моих встреч с А. П. Чеховым // Лит. наследство. Т. 68. С. 551). Автобиографические заметки, которые ему приходилось давать в последние годы жизни - то по просьбе редакции энциклопедического словаря, то в ответ на запросы переводчиков, - написаны суховато и кратко, без всяких лирических подробностей. «Автобиография? У меня болезнь: автобиографофобия. Читать про себя какие-либо подробности, а тем паче писать для печати - для меня это истинное мучение» (. И. Россолимо, 11 октября 1899 г).

Должно быть, эта сдержанность разочаровывала современников. Во всяком случае, уже первый биограф Чехова, А. Измайлов, отлично сознавая опасность «поддаться той чрезмерной идеализации, образцы какой уже нашли место в отдельных характеристиках этого чудесного писателя и обаятельного человека» (Измайлов А. Чехов: Биографический набросок. М., 1916. С. 5), привнес в его жизнеописание некий оттенок легенды. Сообщив, что дед писателя был из крепостных, он добавил, что о происхождении его фамилии сведений не сохранилось.

Фамилия же эта была не Чехов, но Чех.

Дядя писателя, Митрофан Егорович, рассказывал:

«- Несомненно, что наш предок был чех, родом из Богемии, бежавший вследствие религиозных притеснений в Россию. Здесь он, естественно, должен был искать покровительства кого-нибудь из сильных людей, которые его и закрепостили впоследствии, или же, женившись на крепостной, он тем самым закрепостил и прижитых от нее детей, сам, по своей воле, или же в силу требований закона.

При этом романтик-дядя прибавлял:

- Я так думаю, душенька, что простому крестьянину бежать из своей родины незачем и даже почти совсем невозможно. Наверное, это был какой-нибудь особо знатный человек» (Чехов М. П. Вокруг Чехова. М., 1964. С. 40).

Вероятно, А. Измайлов следовал не только семейному преданию, но еще и давнему обычаю биографов, привыкших объяснять гениальность причудами необычной наследственности. Так уж одно за другим получалось: Пушкин - Ганнибал, Лермонтов - Лермант, Гоголь - Яновский, Чехов - Чех.

Родословная Чехова записана в официальных «ревизских сказках» слободы Ольховатки Острогожского уезда Воронежской губернии. Ревизская сказка - это список, статистический документ, куда после каждой очередной переписи («ревизии») заносились имена и фамилии крестьян; «мертвые души» помечались крестами.

Здесь и значатся имена прямых предков Антона Чехова: Евстафий, Михаил, Егор, Афросинья - и боковые ветви семьи: Семен, Андрей, Кирилл, Домникия, Акилина Чеховы. Фамилии Чех в ревизских сказках нет.

«На протяжении XVII столетия родиной предков А. П. Чехова было село Ольховатка, Острогожского уезда, Воронежской губернии.

...Первый Чехов, поселившийся здесь, был пришельцем из других мест и, вероятно, с севера, а не из украинских земель, так как речь Чеховых и в XIX веке и раньше была русская...

Иван, Артем и Семен и все их потомки в пяти поколениях числом более ста шестидесяти были землепашцами.

Младший сын Михаила Емельяновича Чехова - Василий - сельским хозяйством не занимался. Он был иконописцем» (Бунин И. А. Собр. соч. Т. 9. С. 244).

Иконописью занимались и предки Чехова по материнской линии.

«...Моя мать, уроженка Шуйского уезда, 50 лет тому назад бывала в Палехе и Сергееве... у своих родственников иконописцев, тогда они жили очень богато... в двухэтажном доме с мезонином, громадном доме. По сохранившимся у нее впечатлениям, тогда была хорошая, богатая жизнь; при ней получались заказы из Москвы и Петербурга для больших церквей...» (Н. П. Кондакову, 2 марта 1901 г)

В XVIII веке Ольховатка со всеми своими живыми и мертвыми душами принадлежала полковнику Ивану Тевяшову, а затем отошла к роду Чертковых. Последний из владельцев крепостной Ольховатки, В. Г. Чертков, был ближайшим сотрудником Льва Толстого и в 1893 году вел с Чеховым переговоры об издании «Палаты № 6». В 1893 году Чехов писал А. И. Эртелю: «Мой дед и отец были крепостными у Черткова, отца того самого Черткова, который издает книжки». Сохранилось письмо Черткова к Чехову: «Радуюсь за Вас, за ту высоту, на которой Вы находитесь, за ширину Вашего кругозора и глубину взгляда...»

Первым грамотным человеком в крепостном чеховском семействе был, по-видимому, Егор Михайлович, дед Антона. Немногочисленные известия рисуют его человеком сильной воли и высокого жизненного упорства. Он был из тех русских простолюдинов, которые на пути к знаниям способны были сворачивать горы. «Я глубоко завидовал барам, - говорил он, - не только их свободе, но и тому, что они умеют читать...» С большими препятствиями, прячась с дворовым грамотеем по хлевам и конюшням, он постиг грамоту... очень полюбил книги и читал чрезвычайно много, за что был часто бит» (Руденко К. А. Егор Михайлович Чех (из воспоминаний моей матери): Рукопись (ТМЧ)). Грамотность и хорошее знание сельского хозяйства позволили Егору Михайловичу выкупиться на волю и впоследствии занять место управляющего имениями графов Платовых в Приазовье, неподалеку от Таганрога, и вывести в люди своих сыновей. Навсегда уезжая из «крепости», дед Чехова увозил с собою два сундука с книгами - немалую по тем временам библиотеку.

Егор Михайлович был человеком обаятельным и дельным; современник запомнил, что и одевался он не так, как другие, «а всегда соединял жилет и брюки посредством пуговиц в одно целое» - то есть носил самый удобный из всех видов рабочей одежды, появившийся, впрочем, уже в наше время - комбинезон. Может быть, он даже изобрел комбинезон, но что значит опережать свой век: автору старых воспоминаний казалось, что дед Чехова «представлял собою как бы подвижную бронзовую статую» (Измайлов А. Чехов. С. 10).

«Освободивши себя и свою семью от крепостной зависимости, он дал возможность свободному развитию природных дарований своего сына Павла и в дальнейшем внука Антона Павловича Чехова, талант которого обессмертил его род» (Руденко К. А. Рукопись (ТМЧ)).

У семейства Чеховых были крепкие крестьянские корни; сам Чехов принадлежал к первому поколению интеллигентных «выходцев из народа», не забывавших о своих истоках и происхождении. «Во мне течет мужицкая кровь» (А. С. Суворину, 27 марта 1894 г) - это Чехов помнил до конца своих дней. Родовые приметы явственно и сильно запечатлелись и в его внешнем облике, и во всем укладе его жизни - в разное время и совершенно независимо друг от друга Короленко и Куприн отметили в нем особую складку, как у деревенского парня, что-то простодушное, чрезвычайно русское в лице, в говоре и в оборотах речи. Ту же складку видел в Чехове и П. А. Сергеенко: «В редкой деревне не встретишь крестьянина, похожего на Чехова, с чеховским выражением лица, с чеховской улыбкой...» (Литературные и популярно-научные приложения «Нивы». 1904. Июль. С. 263).

И. А. Бунин записал: «Толстой... сказал: «Вот вы - русский! Да, очень, очень русский...» (Бунин И. А. Собр. соч. Т. 9. С. 247).

В словах П. А. Сергеенко ощущается, однако, и некая одноцветность, некая стилизация: реальный облик Чехова был богаче, разностороннее, и другие мемуаристы замечали в нем как раз аристократичность, а не мужиковатость - аристократичность жеста, повадок, привычек; письмо о «мужицкой крови» Чехов продолжал так: «...меня не удивишь мужицкими добродетелями. Я с детства уверовал в прогресс и не мог не уверовать, так как разница между временем, когда меня драли, и временем, когда перестали драть, была страшная. Я любил умных людей, нервность, вежливость, остроумие...»

Чехов родился за год до отмены крепостного права, и на долю его поколения - чеховского поколения русских людей - выпала суровая судьба. Крепостническая Русь распадалась, вместе с ней распадался древний закон жизни, весь ее порядок и уклад. Это поколение не получило наследства, но ему досталась наследственность: «Ты... завидуешь моему характеру.

Должен сказать тебе, что от природы характер у меня резкий... B прежнее время я выделывал черт знает что. Ведь у меня дедушка по убеждениям был ярый крепостник» (О. Л. Книппер, 11 февраля 1903 г). Подростки и юноши, вступавшие в жизнь, хорошо знали, что такое крепостничество, но они не знали еще, что такое свобода - «полная свобода от силы и лжи», и не умели пользоваться «волей», о которой говорилось столько громких фраз. Само представление о свободе нужно было еще уяснить и усвоить, положить в основание жизни и передать тем, кто придет вослед. Это, собственно, и совершил Чехов - писатель и человек.

Проблему народа - труднейшую из проблем своего времени, когда люди изучали народ, уходили в народ, открывали народ, как открывают землю незнаему, - Чехов уяснил для себя так: «... все мы народ, и все то лучшее, что мы делаем, есть дело народное» (Чехов А. П. Т. 17. С. 9).