“Биография”   “Чеховские места”   “Чехов и театр”   “Я и Чехов”   “О Чехове”   “Произведения Чехова”   “О сайте”  






предыдущая главасодержаниеследующая глава

П. А. МАРКОВ

(Воспоминания напечатаны в журнале «Театр» за 1970 г., № 11; представляют собой отрывок из книги «История моего театрального современника»).

Я застал Ольгу Леонардовну Книппер-Чехову во всех ее знаменитых ролях. В дни моей театральной юности она была одной из самых блистательных и популярных актрис. Никто с такой глубиной не воплощал образы Чехова. Ее темперамент, прорывавшийся через сдержанность, точно выражал сценический характер чеховского творчества. Она совпала с Чеховым в его строгих и требовательных взглядах на искусство и никогда им не изменяла.

Она постигла сложный, многогранный и тонкий образ чеховской женщины, с ее женской тоской, парадоксальностью и лукавством, умом и неистребимым обаянием. Она читала Чехова и на концертах, никаких других авторов она обычно с эстрады не читала.

В Ольге Леонардовне, как и в Чехове, полностью отсутствовала сентиментальность. Она бесстрашно воспринимала жизнь и ее красоту. Многим Книппер на сцене сначала казалась излишне строгой, даже суховатой, но одним из свойств ее дарования была некая скрытность. Если в жизни многие знавшие ее не замечали этого ее качества, плененные ее легкостью, расположенностью к людям, прелестной иронией, то на сцене она долго не допускала зрителя в «тайное тайных» играемых ею с таким совершенным изяществом женщин.

Сдержанность внешнего выражения доходила норою почти до скованности, когда казалось, что Ольга Леонардовна не нуждалась ни в одном лишнем движении, что достаточно одного взгляда или одной фразы - «У лукоморья дуб зеленый», фразы, за которой скрывается богатая и незнакомая внутренняя жизнь, - для неожиданного взрыва, когда с такой силой обнаруживалась трагическая женская тоска. Темперамент Ольги Леонардовны потрясал сидевшего в зале именно человека, а не просто зрителя, перед которым открывалась пропасть запутанных и сложных переживаний. Так бывало в тоскливом монологе Юлианы («У жизни в лапах») под щемящую музыку Ильи Саца, так было в третьем акте «Месяца в деревне» и особенно в признании Маши сестрам. Она рассказывала, что в последнем акте «Трех сестер» она сидела в своей артистической уборной на втором этаже, не допуская к себе ни одного посетителя, как бы внутренне в одиночестве готовясь к последней встрече с Вершининым, чтобы стремительно, не видя никого па пути, промчаться вниз к любимому человеку, с которым ей предстояла вечная разлука,а впереди была безрадостная жизнь. Эти взрывы были лишены малейшей доли легко доступного наигрыша: до самой глубины обнажалась большая женская душа. И она же, женщина изощренной культуры, владевшая несколькими языками, с дерзостной яркостью сыграла Настёнку в «На дне». Были в этом ее образе и вульгарность и подавляемая человеческая мечта.

Фру Гиле - О. Л. Книппер-Чехова, слуга - Н. А. Подгорный. 'У жизни в лапах' К. Гамсуна. Четвертое действие
Фру Гиле - О. Л. Книппер-Чехова, слуга - Н. А. Подгорный. 'У жизни в лапах' К. Гамсуна. Четвертое действие

...Вернувшие!, из Америки, где она играла, и играла ежедневно по восемь раз в неделю, свои любимые роли - Машу в «Трех сестрах», Ирину в «Царе Федоре», Раневскую в «Вишневом саде», - Ольга Леонардовна очутилась перед проблемой своего дальнейшего актерского существования. И решить ее она могла только со всей присущей ей требовательностью и благородством.

Из всех чеховских ее ролен ей оставалась теперь одна Раневская. При всем артистическом мужестве Книппер ей не хватало сил расстаться с этой ролью, которая обозначала для нее всю жизнь, ибо с ней были связаны ее самые большие успехи. Ольга Леонардовна человечески совпадала с образом - и в легком отношении к деньгам, в пренебрежении жизненными и материальными благами и в чувстве поэзии. Каждый понимал бросающееся в глаза возрастное несоответствие, но Книппер так схватила зерно роли, так передавала благородное легкомыслие, душевную легкость, скрываемую тоску, что ни одна актриса в дальнейшем не могла с ней состязаться в этой роли.

В том, как она теряла деньги и всей душой сопротивлялась одной мысли о продаже своего Вишневого сада, как плакала в последнем акте, прощаясь с Гаевым, - заключалось все зерно «грешной жизни» Раневской. Зритель принимал возрастное несоответствие как необходимое, естественное «условие игры», отдаваясь охватившему его чувству Чехова.

Она охотно пробовала себя и в других ролях. Но такие явно сатирические роли, как Живоедиха в «Смерти Пазухина», лишенные иронии, у нее получались плохо. Она чувствовала себя в них лишенной артистической художественной опоры. Для нее нужно было и в них найти близкое себе человеческое начало, как она нашла в Настёнке. Просто «осмеять» она была не в состоянии - и, например, Анна Андреевна в «Ревизоре» так и осталась ей чуждой, не затронув ее в какой-либо степени; ее сценический такт изменял ей, она очень старалась и явно чувствовала себя неуютно. Она сознательно отвергала мысль о возобновлении таких прославивших ее ролей, как Варвара Васильевна в более чем посредственной пьесе Сургучева «Осенние скрипки», о которой она вспоминала пренебрежительно и где только ее талант и обаяние преодолевали мелкую слезливость драматургии. Возобновление для юбилея А. Л. Вишневского «У жизни в лапах», где она играла Юлиану, не возбудило нового интереса к этой очень эффектной, но поблекшей мелодраме.

Варвара Васильевна - О. Л. Книппер-Чехова. 'Осенние скрипки' И. Д. Сургучева. 1915
Варвара Васильевна - О. Л. Книппер-Чехова. 'Осенние скрипки' И. Д. Сургучева. 1915

По должности заведующего литературной частью я был обязан заботиться о репертуаре для «стариков» театра. Самым трудным было найти роли именно для Ольги Леонардовны. Все ее существо требовало прежних ролей, хотя она и понимала, что играть их не может и не должна. Наши страстные беседы на эту больную тему проходили зачастую бурно, порою кончались ссорами, я убегал. Она останавливала меня на лестнице, относясь ко мне почти как

Раневская к Пете Трофимову, иронизируя над собой. Кто знает, сколько слез и страданий стоило ей снятие с роли Клары в «Страхе» Афиногенова, в которую она вложила столько труда и волнений. Но она сумела убедить себя в жестокой справедливости этого решения Константина Сергеевича. Вся ее легкая стремительность не гармонировала с образом Клары, не помогла и характерность, которую она тщетно искала, и папироса в ее изящных руках казалась, скорее, игрушечной пахитоской. Довела она роль до генеральной. Решение Константина Сергеевича она приняла без споров. Через день-два она вновь появилась в театре, строгая, доброжелательная, в который раз в жизни подавив в себе жадную актерскую неудовлетворенность.

Возникало много новых репертуарных предположений. Здесь была и фру Альвинг в «Привидениях», и любопытнейший образ королевы Елизаветы в одноименной пьесе современного австрийского драматурга Брукнера, и инсценировка какого-то иностранного, весьма пряного романа «Мадам Дора». Группа актеров во главе с ней начала работу над «Трахинянками» Софокла. Но все эти предположения и начинания быстро отпадали. Или из-за того, что не умещались в репертуарный план, или не подходили по идейным, всегда очень важным для МХАТ соображениям. Книппер как за соломинку хваталась за всякую возможность появиться на сцене. Она с жадностью участвовала в «Бронепоезде 14-69», тоскуя, что роль ограничивается одной картиной, с какой-то легкой недоумевающей иронией играла довольно ходульную роль графини де Линьер, несчастной жены и матери, в имевшей шумный успех мелодраме «Сестры Жерар», внося и в нее свое утонченное благородство. Ольга Леонардовна вновь нашла себя как актрису, великолепно сыграв Марью Александровну в «Дядюшкином сне», графиню Чарскую в «Воскресении», Полину во «Врагах», Надежду Львовну в «Бронепоезде». Здесь-то и пригодилась та ироническая характерность, которой она владела в совершенстве.

Лавров - А. Л. Вишневский, Варвара Васильевна - О. Л. Книппер-Чехова
Лавров - А. Л. Вишневский, Варвара Васильевна - О. Л. Книппер-Чехова

Она поняла, что сатира Достоевского требует такой же эмоциональной насыщенности, как его трагедия. Такой всепоглощающей борьбой за свои жизненные интересы Ольга Леонардовна наполняла Марью Александровну. Ее Марья Александровна была действительно первой дамой в Мордасове, самой импозантной, темпераментной, с «наполеоновскими» замыслами и нечеловеческой энергией; и чем сильнее себя тратила Марья Александровна, тем беспощаднее разоблачала себя. Как нужна была здесь эта сохранившаяся красота Ольги Леонардовны - кстати, более красивой старости я не знаю.

Во «Врагах» был великолепен ее дуэт с Качаловым. Ее Полина была из тех милых, воспитанных дам, которые держали салон, издавали либеральные журнальчики, возмущались жандармами - и тем не менее звали жандармов на помощь, опасаясь за свое благополучие. Подобных дам Ольга Леонардовна много перевидала в дни своей молодости. Она нанизывала одну фразу за другой с тонкостью, элегантностью необыкновенной, так прелестен был ее артистизм, с которым она точно обнажала пустоту, ничтожество своей либеральной Полины. С какой-то вдумчиво жизненной интонацией она произносила: «Это что-то у тебя новое, Захар!»

Так же с уничижительной иронией, как бы недоумевающе, она играла бестолковую даму из «Бронепоезда». И хотя «Враги» она сыграла значительно позже, растерянно энергичная, докатившаяся до берега океана дама как бы завершала биографию Полины Бардиной.

О. Л. Книппер-Чехова перед выходом на сцену в спектакле 'Враги' М. Горького
О. Л. Книппер-Чехова перед выходом на сцену в спектакле 'Враги' М. Горького

У Ольги Леонардовны были чрезвычайно развиты чувство красоты и поразительная наблюдательность. Меня удивляли точность ее оценок людей, ее вкус и при этом полное отсутствие актерского наигрыша. Не только на сцене, но и в жизни. Умный юмор, большие чувства без тени сентиментальности отличали ее. Подобно вкусу к жизни, ею владел вкус к искусству. Она любила бывать на концертах, читала много, но медленно, вчитываясь в суть произведения н удивляясь мастерству автора. С каким-то удивительным и строгим вниманием, полуприкрываясь своей благородной формы рукой, вся отдаваясь звукам музыки, она любила слушать Рихтера, когда он в ее небольшой столовой-гостиной садился за пианино, как часто бывало у нее на легких, веселых вечеринках.

Она говорила, что вся ее жизнь прошла в театре. Утром театр - вечером театр. Когда она стала женой Чехова - молодая и едва ли не самая знаменитая актриса Москвы, - она, естественно, не могла бросить театр, хотя и не раз в отчаянии поднимала этот разговор. Но в силах ли был Чехов этого от нее потребовать? Непреодолимую сложность их встречи не следует объяснять упрощенно. Мучительная трагедия заключалась в полной невозможности быть вместо. Люди, бесконечно близкие и нужные друг другу, жили в разлуке, вынужденные находиться месяцами вдали друг от друга. Могла ли Ольга Леонардовна, совершенная во-плотительница чеховских образов, бросить театр, пьесы, о которых она мечтала еще в Филармонии, и поселиться в Ялте? Сам Чехов не принял бы этой жертвы. Чехову Ольга Леонардовна была необходима такой, какой она являлась 15 самом глубоком своем существе. Он не смог бы терпеть возле себя жену, отказавшуюся от своего призвания, превратившуюся в «душечку». Им обоим была чужда чувствительность, но Ольга Леонардовна ежедневно писала Чехову, прося прощения за каждый пропущенный день, казавшийся ей и ему чуть ли не вечностью, и старалась изо всех сил пополнить его жадный интерес к московской недоступной жизни.

Подлинная дружба соединяла последние десятилетия Ольгу Леонардовну с Марией Павловной Чеховой. С течением времени Мария Павловна становилась, или нам так казалось, все более похожей на брата - по юмору, широте интересов, глубине замечаний, полуироническому тону. Во всяком случае, я сквозь нее как бы видел Чехова. Между этими родными по духу женщинами в эти годы не было и не могло быть мещанских недоразумений, они стояли над мелочами быта, сохранив даже в старости любовь к розыгрышам и какое-то особое озорство. Они старели вместе. Но старели с каким-то предельным жизнелюбием. Это был особый мир - чеховский Дом-музей в Ялте и гурзуфская дача Ольги Леонардовны. Никогда никто не слышал ни от Ольги Леонардовны, ни от Марии Павловны каких-либо высокопарных слов о Чехове, хотя обе постоянно, особенно в Крыму, часто короткими замечаниями возвращались к нему, как к живому, существующему среди них человеку. И даже в самом стиле их разговора, зачастую ироническом, всегда немногословном, даже афористическом, звучало нечто чеховское.

Мария Павловна от души подтрунивала над Ольгой Леонардовной, когда та, тонкая ценительница литературы и поэзии, была застигнута в утренние часы в ялтинском саду за чтением многотомного «Фантомаса». И обе они не меньше веселились, когда Ольга Леонардовна, гостившая в Ялте, принимала визиты местных дам и доставляла немало удовольствия Марии Павловне, разыгрывая роль знаменитой актрисы.

Ни Книппер, нн Качалов не участвовали в управлении театром, не умели и не любили заниматься административными и хозяйственными делами. Но одно их присутствие в театре заставляло актеров становиться лучше, благороднее и требовательнее к себе. Как-то Ольгу Леонардовну выбрали председателем месткома, и даже в эту должность она внесла веселую и бодрую одухотворенность. Плохо разбираясь в делах, она распространяла вокруг себя атмосферу благородства, что так необходимо для решения бытовых вопросов.

Я очень любил встречи Качалова и Книппер. Они удивительно подходили друг другу своим душевным строем. Серьезные разговоры возникали среди шуток, розыгрышей, милых пустяков. И грусть и горечь и у той и у другого были спрятаны глубоко. Но побеждало умение взять от жизни заключенную в ней большую настоящую радость.

Я помню лето двадцать шестого года в Гурзуфе, когда там собралась большая веселая компания. Центром ее был расположенный на каменистом мысу подаренный Чеховым Ольге Леонардовне маленький татарский домик с плоской крышей, крошечным садиком, где росли несколько раскидистых деревьев и яркие цветы. Семья Качаловых, Пыжова, Ершов, Кемарская, композитор Половинкип и племянник Ольги Леонардовны, Лев Книппер, устраивали всевозможные пикники, прогулки, розыгрыши, и Ольга Леонардовна принимала в них самое живое участие, становясь душой нашей актерской ватаги. Но по вечерам часто ей хотелось побыть одной. Я видел ее задумчивой, от всего отрешенной. Она выходила за свою синюю калитку, смотрела на ночной Гурзуф, на мигающие огни, на отражение звезд в темном море и стояла там долго, как бы отдаваясь тишине и охватившей ее грусти, ощущая красоту мироздания. Часто эта ее спрятанная тоска прорывалась среди веселья на вечерах в ее доме, когда она уже под утро по установившейся традиции пела любимый свой романс «Глядя на луч пурпурного заката»...

В последние годы она не изменяла традициям веселой шумной встречи Нового года в ее доме: в два часа ночи, в три к ней заезжали ее близкие друзья.

К девяноста годам она стала терять зрение. Но напряженного интереса к жизни не утратила. Любила слушать рассказы о театральных событиях не только в МХАТ, по и в других театрах. Постепенная потеря зрения была для нее катастрофой. Она лишала Книппер ее любимой радости - медленного чтения. Но она переносила это со свойственным ей мужеством. Чтение она заменила тем, чем могла его заменить лишь большая актриса и большой человек. На вопрос, чем она теперь заполняет свой вынужденный досуг, она задумчиво ответила: «Я играю про себя все свои чеховские роли», и вздохнув: «Только теперь я понимаю, сколько я сыграла не так».

Ольга Леонардовна обладала редким даром - она не знала противоречий между тем, как она жила и кем была, и тем, что она делала на сцене и в театре.

Ее великая роль в театре, единство ее духовной и артистической индивидуальности навсегда сохранится в театре, в особенности для тех, кто имел высокое счастье видеть ее на сцене и встречаться с ней в жизни. Она была человеком, понявшим жизнь в ее силе, в ее печалях, в ее радостях - замечательной личностью, внесшей огромный вклад в русскую культуру.

предыдущая главасодержаниеследующая глава








© APCHEKHOV.RU, 2001-2021
При использовании материалов сайта активная ссылка обязательна:
http://apchekhov.ru/ 'Антон Павлович Чехов'
Яндекс.Метрика Рейтинг@Mail.ru