В. В. Громова. Эстетическая характеристика антропонимов в рассказах А. П. Чехова

Проблема эстетической характеристики имени - это одна из актуальных проблем поэтики: она непосредственно связана с проблемами специфики словоупотребления, структуры слова, соотношения слова и образа и привлекала внимание многих исследователей: Б. С. Ларина, В. В. Виноградова, А. М. Пешковского, В. П. Григорьева, Л. С. Ковтун, Е. Г. Ковалевской и др. На важность исследования этой особенности слова указывает, в частности, В. П. Григорьев: «...понятие эстетического значения имеет принципиальный характер; его обсуждение представляется особенно важным для теории поэтического языка» (Григорьев В. П. Поэтика слова. М., 1979. ).

Особое значение имеет изучение эстетической характеристики собственных имен, так как обозначение денотата - действующего лица - именем собственным в художественном произведении носит осознанный характер, а следовательно, включает элемент эстетичности. Этим определяется важность изучения процесса номинации в ономасиологическом аспекте с целью познания закономерностей художественной лаборатории писателя, его мастерства, а также освещения проблемы информативности текста.

Всем своим творчеством А. П. Чехов утверждал прекрасное в жизни, протестуя против невежества, нищеты духа и быта, его творчество было нацеленно эстетичным. В рассказе «Анюта» автор устами художника Фетисова говорит об этом так: «...можно все-таки лучше жить... Развитой человек обязательно должен быть эстетиком» (4, 342). Эстетическое кредо А. П. Чехова, выраженное бессмертными словами: «В человеке все должно быть прекрасно: и лицо, и одежда, и душа, и мысли», во многом определило направленность его творчества, а также выбор им выразительно-изобразительных средств. Известно, что для индивидуального мастерства А. П. Чехова характерна краткость изложения и в то же время внимание к подробностям и деталям, которые, концентрируя семантический потенциал сюжета, помогают достичь краткости, эстетичности и художественности изложения.

По наблюдениям А. П. Чудакова, существенная сторона явления у А. П. Чехова выражается деталью не просто индивидуальной, а резко индивидуальной, гротескно индивидуальной. Краткость - элемент эстетики, а деталь - элемент краткости (Чудаков А. П. Поэтика и прототипы//В творческой лаборатории Чехова. М., 1979.) . Необходимым требованием к реалистическому произведению является изображение действительности через призму эстетической оценки, причем происходит постепенное переосмысление и углубление образа на протяжении произведения. Это стремление к эстетичности, обличение псевдоэстетичности и неэстетичности воплощается писателем в таких характерологических языковых единицах, какими являются антропонимы. По наблюдениям В. В. Виноградова, «специфика образно-художественного осмысления слова сказывается даже в функциях собственных имен, выбранных и включенных писателем в состав литературного произведения. Они значимы, выразительны и социально характеристичны, как прозвища» (Виноградов В. В. Проблемы русской стилистики. М., 1981.) . Обладая необычайно выразительной семантикой, которая еще подчеркивается, усиливается окружающим контекстом, имена собственные также становятся символами образов.

Мастерское использование А. П. Чеховым «говорящих» фамилий поражало многих. Из воспоминаний современников А. П. Чехова, начинающих писателей, явствует, как писатель делился секретами своего мастерства в использовании художественных средств, в частности имен собственных. Так, И. Л. Щеглов писал: «Чехов сделал мне несколько ценных указаний относительно необходимости в драматическом произведении большей простоты и близости к жизни не только в речах действующих лиц, но даже в самых их именах и фамилиях» (Щеглов И. Л. Из воспоминаний об Антоне Чехове//Чехов в воспоминаниях современников. М., 1954.). Этот критерий реалистического изображения действительности является основным для всего творчества А. П. Чехова. Об этом писал П. П. Бажов: «Меня больше всего поражало чеховское умение сгустить типическое до одной клички. Протоиерей Змиежалов, дьячок Воньмигласов, акцизный Почечуев, корреспондент Оптимахов (Оптимов) - все это для людей нашего времени уже портреты. Фамилии Змиежалов и Воньмигласов откровенно шаржированы, но когда ты знаешь «о жале змия» в соответствующем контексте и когда ты услышал уныло ленивую голосянку «вон-ми гласу моления моего», тебе кажется это шаржирование тем сгустком обобщения, дальше которого идти невозможно» (Бажов П. П. Собрание сочинений: В 3 т. М., 1953. Т. 3.).

Анализ фамилий в рассказах А. П. Чехова свидетельствует о том, что их эстетическая окраска выражается как имплицитно, т. е. в самом деле (семантикой мотивирующего имени), так и эксплицитно - с помощью окружающего микроконтекста. Эстетическая маркированность фамилий тесно связана с характером мотивирующего: о сниженности семантики фамилий свидетельствует тот факт, что основная масса их мотивирована бытовой, часто сниженной лексикой. Об этом свидетельствует и высокая частотность таких фамилий в рассказе. Наиболее часты единицы следующих лексико-семан-тических групп: «части тела» Желваков, Челюстин, Грязноруков), «пища» (Соусов, Пивомедов, Лимонадов), «животные» (Клещев, Гускин, Курятин, Гнилорыбенков) и др. Вот фамилии чиновников из рассказа «Винт» (3, 69-70): (Пересолин, Звиздулин, Писухин, Недоехов, Кулакович, Ерлаков, Кофейкин, Крышкин, Поганкин). Таким образом, эстетически снижены не отдельные единицы, а весь антропонимикой рассказа.

А. П. Чехов постоянно использует прием антропонимизации нарицательных имен, ставший традиционным в русской классической литературе. Разящий прием А. П. Чехова - прием включения неэстетичных фамилий (тайный советник (Гундасов, Гнилодушкин, Гнилорыбенков, Глоталов, Укуси-Каланчевский, Недоехов), титулярный советник кавалер Егор (Грязноруков, Панихидин, Погостов, Челюстин, Кладбищенский). Как правило, автор не комментирует семантику фамилий: он предоставляет делать это самому читателю, а иногда персонажу рассказа: «С моей фигурой далеко не уйдешь! И фамилия преподлейшая: Невыразимое... Хочешь живи так, а не хочешь - вешайся» (Мелюзга, 3, 210). В рассказах преобладает соответствие семантики фамилии и образа («говорящая» фамилия как олицетворение образа), однако иногда наблюдается контрастность: красивая фамилия и негативный, неэстетичный образ, например, в рассказе «Разговор человека с собакой»: «Алексей Иванович Романсов. Грязь... Тебе кажется, что я, Романсов, коллежский секретарь... царь природы. Ошибаешься! Я тунеядец, взяточник, лицемер!.. Я гад, Муза! Подлипала, лихоимец, сволочь!» (3, 183).

Ярким выразительным средством характеристики в рассказах А. П. Чехова служат и такие фамилии, которые в своем номинативном значении нейтральны. Так, употребление фамилий известных деятелей искусства служит средством опосредованной характеристики персонажей: их культурного уровня, как правило, низкого. Например, в рассказе «Водевиль»: «...напрасно затеваешь, Осип. Не твое это дело... в Гоголи лезть да в Крыловы. Те, действительно, ученые были, а ты какое образование получил! Червяк, еле видит» (3, 34). Муж Лели из рассказа «Дачница» Тургенева смешивает с Достоевским, а прочитав однажды, по совету Лели, Щедрина, нашел, что Щедрин пишет «туманно». Но «у Пушкина есть смешные вещи!» (3, 12). «Кто сочинил? - спросил громко Прачкин (становой пристав).- Пушкин нашелся». «Пушкин? Гм... Должно быть, чудак какой-нибудь. Пишут, пишут, а что пишут - сами не понимают» (Не в духе, 3, 149).

С аукциона продается «...роскошная библиотека, содержащая в себе все сочинения Канта, Шопенгауэра, Гете, всех русских и иностранных авторов, массу старинных фолиантов.

Кто хочет?

- Я-с!- говорит букинист Свинопасов.- Пожелтел-с? Свинопасов берет себе библиотеку, отбирает себе «Оракул», «Письмовник», «Настольную книгу для холостяков»... остальное бросает на пол» (Елка, 3, 147). Автор использует противопоставление семантики фамилий, социального положения персонажей, их культурного уровня, а также культурного уровня людей, их окружающих, характеризуя эстетические идеалы привилегированного общества (или людей, старающихся к нему приблизиться). В контексто образность имени эстетическая, экспрессивно-оценочная проявляется в полной мере: в рассказе «В бане» фигурируют два варианта одного и того же имени: «Я цырульник Михаила... Осенью зовет меня к себе одна (священникова дочка). - «Найди, говорит, мне, Мишель,- меня в домах Мишелем зовут, потому я дам завиваю»,- «Найди, говорит, мне, Мишель, жениха, чтобы был из писателей» (3, 180).

В рассказах А. П. Чехова субъективно-оценочные формы личного имени положительного плана в определенном контексте могут выполнять роль характеристики негативных черт характера, а также характеризовать униженное положение человека, употребляющего эти варианты имени, несмотря на неэтичное поведение обладателя этого имени. Это наблюдается в рассказе «Невидимые миру слезы»: «Маша, знаете ли, погреб и шкафы заперла от прислуги»; «Машенька,- сказал он, осторожно приблизившись к кровати,- проснись, Машуня, на минуточку»; «Марья,- говорят, Петровна - это, говорят, не женщина, а нечто, говорят, неудобопонятное... Светило нашего уезда»; «Не раздражайся, Манечка...»; «...какая ты у меня растрепа, Манюня! Чистая Луиза Мишель» (3, 78 - 80).

Для достижения большей выразительности А. П. Чехов применяет иногда прием скрытой метафоры. Так, в рассказе «Дамы» Ползу хин, молодой человек, полный, с бритым жокейским лицом, в новой черной паре претендует на место письмоводителя в приюте, на должность, обещанную потерявшему голос учителю Временскому, имеющему большую семью. Директор народных училищ, считающий себя человеком справедливым и великодушным, поставлен в сложное положение. Ползухин заручился рекомендациями влиятельных дам города: жены городского головы, жены управляющего казенной палаты; не проходило дня, чтобы директор не получал писем, рекомендовавших Ползухина. Директор сдается, но, когда ушел Ползухин, директор весь отдался чувству отвращения: «- Дрянь,- шипел он, шагая из угла в угол.- Добился своего негодный шаркун, бабий угодник! Гадина! Тварь!» (5, 107).

Таким образом, формируется следующий ряд ключевых слов: Ползухин - бабий угодник - гадина - тварь. Своеобразный синонимический ряд подтверждает и усиливает эстетически отрицательную коннотацию, созданную мотивированностью фамилии словом ползать - угодничать, добиваться всего нечестными приемами. Приведенный ряд слов иллюстрирует динамическое взаимодействие слов, конструкций во внутреннем композиционно-смысловом единстве художественного произведения и доказывает еще раз, что анализировать имена собственные в художественном произведении необходимо как часть целого текста. По словам В. В. Виноградова, «функции словесного ряда - не только выражение предметных значений, которые в нем потенциально заложены, но и воплощение индивидуальных смыслов, которые к нему приурочены в связи с развитием образа персонажа» (Виноградов В. В. Указ. Соч.).

Использование «говорящих» фамилий с подчеркнутой негативной семантикой - это прием прямой мотивированности, когда подчеркивается внешняя эстетичность или неэстетичность образа. Однако А. П. Чехов использует и более тонкий, завуалированный прием изображения. В рассказе «Попрыгунья» главный герой наделен безликой фамилией Дымов. На фоне людей, окружавших Ольгу Ивановну («Каждый уже имел имя и считался знаменитостью или хотя и не был еще знаменитостью, но зато подавал блестящие надежды»), Дымов казался чужим и незаметным, хотя он был высок ростом и широк в плечах» (3, 132). Как отмечает В. В. Голубков, на переднем плане ярко освещены Ольга Ивановна и Рябовский, Дымов всегда в тени, как будто в дыму, о нем мало говорится. Но он был из другого мира, мира настоящих людей, талантливых ученых, ничем не блиставших внешне, людей скромных, но сильных умом, духом и нравственной чистотой. Наделяя своего героя семантически внешне невыразительной фамилией, А. П. Чехов как тонкий стилист-эстет проделывает с этой фамилией следующее: в устах недалекой Ольги Ивановны, не способной понять внутреннее богатство мужа, эта фамилия звучит как имя, и фамилия приобретает обобщенный характер (улавливается оттенок пренебрежения, поверхностного отношения не близкого человека, а просто живущего рядом), оттенок заурядности (Дымов - человек, как все), нарицательности. Остроту художественной выразительности приобретает не свойственная, чуждая фамилии форма функционирования: употребление фамилии вместо имени. Так, А. П. Чехов подчеркивает духовную убогость, эстетическое несовершенство Ольги Ивановны, и он протестует против всепрощения, смирения, которое проявляет такой талантливый человек, как Дымов, перед духовным ничтожеством, каким является Ольга Ивановна.

В этом рассказе А. П. Чехов использует прием контраста, который в полной мере проявляется в конце: человек, не имеющий для жены даже имени, а только фамилию как олицетворение тривиальности (мотивирующим для фамилии Дымов является слово дым- нечто неосязаемое), оказывается истинно прекрасным человеком. Все это подтверждает слова В. В. Виноградова о том, что «в контексте всего произведения слова и выражения, находясь в тесном взаимодействии, приобретают разнообразные дополнительные смысловые оттенки, воспринимаются в сложной и глубокой перспективе целого». «Да,- отмечает В. В. Виноградов,- органична связь выражения, словесного образа со смыслом целого, с ситуацией и с положениями действующих лиц, с общим замыслом художественного произведения» (Там же.).

Эстетическая выразительность фамилии усиливается, когда фамилия дана в соответствующем микроконтексте. При этом большую роль играет как текст всего рассказа (макроконтекст), так и микроконтекст, непосредственно окружающий антропоним. Иногда он равен лексеме, указывающей на профессию, чин. Вместе с фамилией они составляют единое целое как два компонента в наименовании - родовой и видовой. А. П. Чехов мастерски использует выразительные возможности этого единства: довольно часто и родовой, и видовой компоненты являются единицами одной или близких тематических групп. Так, в рассказе «Роман с контрабасом» одним из персонажей является музыкант Смычков. И нарицательное, и собственное имя непосредственно или опосредованно относятся к тематической группе имен существительных «музыка». Автор окружает фамилию Смычков текстом, включающим другие слова из этой же тематической группы. Это как бы внешнее оформление, оболочка образа персонажа, имеющего тонкую музыкальную душу; «поэтическая душа Смычкова» стала настраиваться соответственно гармонии окружающего (5, 179). Великий мастер поэтики, А. П. Чехов великолепно использует в качестве средства художественной выразительности сочетаемость слов: «поэтическая душа»; «имеющего возвышенный характер» с фамилией Смычков, мотивированной термином смычок (орудие труда), порождает третье - легкую иронию: от возвышенного к обычному, бытовому. Этот прием используется в рассказе неоднократно: «Поэтическая душа Смычкова при виде красивой девушки на берегу пруда наполнилась необыкновенным чувством. Он притаил дыхание и замер от наплыва разнородных чувств: воспоминания детства, тоска о минувшем, проснувшаяся любовь. Боже, а ведь он думал, что уже потерял веру в человечество (его горячо любимая жена бежала с его другом фаготом Собакиным)» (5, 179).

Эстетическая характеристика, заложенная в антропониме, усиливается микроконтекстом, в котором уточняется семантика антропонима. Так, в вариантах к рассказу «Симулянты» дается развернутая характеристика помещика Замухришина, которая явно соотносится с лексемой замухрышка: «...входит оскудевший помещик За-мухришин... Маленький старичок с истрепанными бачками, кислыми глазками» (4, 393). Фамилия Шилохвостое мотивирована микроконтекстом «имеющий шило в хвосте»: «Шилохвостое - высокий рыжий человек... вдруг беспокойно задвигался»; «...Ворчал Шилохвостое»; «Шилохвостое ерзал в бричке и беспокойно поглядывал на дорогу»; «Шилохвостое вдруг побледнел и вскочил как ужаленный» (4, 64 - 65).

Анализ сочетаемости антропонимических единиц в рассказах А. П. Чехова свидетельствует о высокой степени реализации их эстетических возможностей в тексте художественного произведения. Довольно часты сочетания разностилевых единиц, причем, как правило, первый компонент выражен единицей нейтральной или возвышенного стиля, а второй - сниженного, просторечного. Это сочетание эстетичного с неэстетичным порождает эффект особой выразительности, эффект столкновения или провала. Так, в рассказе «Финтифлюшки» имена библейских персонажей Адам и Ева сочетаются с фамилией Рубец-Откачалов (3, 429). Фамилия мотивирована лексемами рубец (требуха) и откачать (вернуть в нормальное состояние утонувшего или пьяницу). Олимпиада Хлыкина, Досифей Хлыкин (Последняя могиканша, 3, 417), жена титулярного советника Анна Львовна Кувалдина (Дипломат, 3, 422), Клим Иванович Оболдеев, Савватий Паникадилович Пищик-Заблудовский (Визитные карточки, 4, 283)- все эти антропонимы иллюстрируют вышеизложенное. Аналогична сочетаемость внешне эффектных фамилий артистов с их подлинными, мотивированными, как правило, бытовой лексикой: «Брама-Глинский (так он звался по театру, а в паспорте же он значился Гуськовым)» (Актерская гибель, 4, 347).

Сравнение вариантов произведений А. П. Чехова свидетельствует о намеренном столкновении эстетически несочетаемостных антропонимов для достижения наибольшей выразительности: в рассказе «Антрепренер под диваном» главной героиней является Клавдия Матвеевна Долъская-Каучукова, молодая, симпатичная артистка (4, 26). В первом варианте рассказа ее фамилия Дашкова-Каучуква, но она менее выразительна, так как оба компонента оформлены одинаково (-ова) и в мотивированности нет противопоставленности «высокого» «низкому», поэтому автор заменяет первый компонент Дашкова на более эстетичный Дольская, антропоним, оформленный «аристократическим» суффиксом -ск(ая) и мотивированный отвлеченным существительным доля. Таким образом, здесь проявляется единство «аспекта производства художественной речи (изобразительно-выразительная работа сознания, эмоционально-эстетическое отношение писателя к слову) с аспектом восприятия художественной речи» (Ковалевская Е. Г. Слово в тексте художественного нроизведения//Аспекты и приемы анализа текста художественного произведения. Л., 1983.).

Неэстетическая коннотация возникает в тексте не только на основе семантики мотивирующего, но и на основе сочетаемости компонентов разностилевых, а также на фоне мотивирующего микро-и макроконтекста. Реализация эстетических возможностей антропонимов - источник разящей силы чеховских рассказов.